Книга Лед-15 - Линкольн Чайлд

— Тебе лучше вернуться в тепло.

Он посмотрел ей вслед, затем откашлялся и повернулся к гостям.

— Не хотели бы вы заглянуть к нам? — сказал он, медленно выговаривая каждое слово и показывая на дверь.

Аборигены — три женщины, жавшиеся к единственному мужчине, — ничего не ответили. Маршалл заметил, что мужчина намного их старше. Лицо его было иссушено солнцем и стужей, но на нем выделялись удивительно чистые темно-карие глаза. Уши старца отягощали большие костяные серьги, покрытые фантастическими узорами, из меха воротника торчали перья, а на скулах виднелись темные татуировки. Гонсалес как-то сказал, что это племя живет очень просто, однако, глядя на примитивные копья и звериные шкуры, Маршалл понял, что даже не представлял себе, насколько проста эта жизнь.

Какое-то время стояла неловкая тишина, нарушаемая лишь гудением генераторов, расположенных неподалеку. Затем снова заговорил Салли.

— Вы пришли с севера? Это долгий путь, и вы наверняка устали. Чем мы можем вам помочь? Хотите чего-нибудь выпить или поесть?

Ответа не последовало.

Салли снова повторил сказанное, медленно и подчеркнуто, словно разговаривая со слабоумными:

— Хотите чего-нибудь выпить? Поесть?

Когда ответа снова не последовало, Салли вздохнул и отвернулся.

— Так мы ни к чему не придем.

— Вероятно, они не понимают ни слова из того, что вы им говорите, — сказал Гонсалес.

Салли кивнул.

— А на языке инуитов я говорить не умею.

— Тунитов, — сказал старик.

Салли быстро повернулся к нему.

— Прошу прощения, что?

— Не инуитов. Тунитов.

— Извините, я никогда раньше и не слыхивал о тунитах. — Салли слегка похлопал себя по груди. — Меня зовут Салли. — Он представил Гонсалеса и ученых. — А та женщина, которая вас встретила, — Пенни Барбур.

Старик коснулся груди.

— Усугук.

Женщин представлять он не стал.

— Рад познакомиться, — сказал Салли, как всегда играя роль лидера. — Так вы не против к нам заглянуть?

— Ты спрашивал, чем бы вы могли нам помочь, — ответил Усугук, и, к своему удивлению, Маршалл отметил, что старик говорит без акцента.

— Да, — столь же удивленно сказал Салли.

— Вы можете сделать нечто крайне важное. Уйти отсюда. Сегодня. И больше не возвращаться.

Слова его лишили Салли дара речи.

— Но… почему? — после некоторой паузы спросил Маршалл.

Старик показал на гору Фир.

— Это злое место. Ваше присутствие здесь угрожает всем нам.

— Злое? — придя в себя, повторил Салли. — Ты говоришь о вулкане? Он давно потух.

Тунит посмотрел на него, и в лучах закатного солнца тени морщин на темном лице обозначились резче, превратив его в маску отчаяния и тревоги.

— Почему злое? — спросил Маршалл.

Усугук не ответил.

— Вам не следует здесь находиться, — сказал он. — Вы проникли туда, где никому нельзя быть. И рассердили древних. Очень рассердили.

— Древних? — переспросил Салли.

— Обычно они… — Усугук поискал подходящее слово, — великодушны. — Взмахом руки он обвел базу. — В старые времена все, кто здесь жил, люди с ружьями и в мундирах, не покидали стен, которые возвели. Даже сегодня солдаты никогда не забредают в запретное место.

— Ничего не знаю ни о каких запретных местах, — проворчал Гонсалес. — Я просто предпочитаю держать свою задницу там, где тепло.

Усугук смотрел только на Салли.

— Вы другие. Вы осквернили землю, по которой не должен ступать ни один из живых. И древние рассердились так, как не сердились еще никогда. Их гнев окрашивает небо кровью. Небеса кричат от боли, словно женщина в родовых корчах.

— Не знаю, что ты подразумеваешь под «криком», — сказал Салли, — но странный цвет ночного неба — это всего лишь северное сияние. Его вызывает солнечный ветер, входящий в магнитное поле Земли. Цвет его действительно довольно странен, но такое наверняка бывало и раньше. — Салли теперь играл роль доброго отца семейства, наставлявшего маленького ребенка. — Атмосферные газы выделяют излишки энергии в виде света. Различные газы излучают фотоны с различной длиной волны.

Даже если Усугук и понял что-то из столь обстоятельного объяснения, он ничем этого не показал.

— Увидев, насколько разгневаны духи, мы сразу же отправились к вам. Мы шли без отдыха и без еды, пока не пришли сюда.

— Тогда тем более вам стоит зайти к нам, — сказал Салли. — Мы дадим вам еды и горячего чая.

— Почему гора — запретное место? — спросил Маршалл.

Шаман повернулся к нему.

— Разве ты не понимаешь? Ты же слышал, что я говорю. Гора — обитель тьмы. Вы должны уйти.

— Мы не можем уйти, — сказал Салли. — Пока. Но через две-три недели нас здесь не будет. А до тех пор даю тебе слово, что…

Но шаман уже глядел на своих спутниц.

— Аньок лубьяр туссарнек, — сказал он.

Одна из женщин начала громко плакать. Повернувшись, Усугук по очереди посмотрел на каждого из ученых, и на лице его отразилась такая смесь горечи и страха, что у Маршалла по спине проскользнул холодок. Достав из-под парки маленький мешочек, старик опустил в него палец и начертал на морозной земле несколько знаков темной густой жидкостью, которая не могла быть ничем иным, кроме крови. И наконец, произнеся нараспев несколько слов на своем родном языке, он побрел следом за женщинами, уже шагавшими прочь по насквозь промороженной тундре.

4

Два последующих дня с севера дул холодный ветер; небо очистилось, и стало морознее. На третий день за час до полудня Маршалл, Салли и Фарадей покинули базу и вышли на бескрайнюю равнину, уходящую к югу от горы Фир. Утро выдалось великолепное, на голубом арктическом небе не виднелось ни облачка. Промороженная земля под ногами была твердой, как камень. Температура упала до минус восемнадцати градусов по Цельсию, и ледник, по крайней мере на какое-то время, перестал угрожающе трещать и стонать.

Тишину вдруг прервало неожиданное низкое гудение, звучавшее несколько приглушенно в холодной арктической атмосфере. Над южной чертой горизонта появилась точка. На их глазах она превратилась в вертолет, летевший на небольшой высоте прямо к ним.

Фарадей недовольно фыркнул.

— Мне все-таки кажется, что нам следовало несколько дней подождать. Зачем надо было сразу оповещать их?

— Такова договоренность, — ответил Салли, глядя на приближающийся вертолет. — Они должны знать о любых наших проблемах.

Фарадей, которого слова Салли явно не убедили, что-то невнятно пробормотал.