Книга Ураган - Джонрид Абдуллаханов

палате. А когда дети поднимали слишком большой шум, дежурная няня укладывала их в постельки, и Махидиль часами наблюдала за каплями, стекавшими с крыши и звонко ударявшимися о землю, за птицами, прыгавшими с ветки на ветку, за движущимися отарами облаков, а пуще всего за улицей, на которой вот-вот могла показаться ее мама.

А мама не приходила уже несколько дней. Махидиль горько плакала, укрывшись одеялом, и никакие уговоры врачей и нянь не могли ее утешить. День проходил за днем. Мать Махидиль не появлялась, и в больнице забеспокоились...

И вот как-то утром Махидиль случайно подслушала в коридоре разговор двух женщин с дежурной сестрой.

— Скончалась, бедняжка, наша соседушка, — говорила одна из них, а вторая только сочувственно охала. — Вот мы и пришли проведать сиротинку. Решили миром вырастить ее, исполнить волю покойницы. Отдайте нам Махидиль, когда поправится.

— Мама! — раздался вдруг тоненький голосок. — Я хочу к маме! Мама, мамочка, где ты? Я хочу к тебе! Я не пойду с вами! — билась в истерике девочка.

И снова целыми днями сидела она, опершись о подоконник, неотрывно глядя на улицу...

Пришла весна, укрыв все зеленым покрывалом, весело журчала вода в арыках, корни деревьев наливались соком. В один прекрасный день окна были распахнуты настежь, и аромат цветов и благоухание трав ворвались в палату вместе с пением птиц. Но ничто не радовало душу ребенка. Махидиль не отрывала глаз от заветного поворота, из-за которого вот-вот должна, обязательно должна появиться ее мама... Но мамы все не было... Однажды она заметила на улице знакомое лицо. Откуда она его знает? Да ведь это Камиль!

— Камильджан! Камильджан! — закричала Махидиль.

Мальчик, увидев ее в окне, обрадованно замахал рукой. В другой руке он держал маленький узелок.

— Иди ко мне! — крикнул он.

Они встретились на лестнице.

— Каждую неделю прихожу сюда, но ведь я даже не знаю, как тебя зовут, и поэтому никак не мог тебя разыскать. Скажи фамилию, говорят мне. А откуда мне знать твою фамилию. Ты поправилась? Ой, тебя совсем обстригли!

— Да, — удрученно закивала стриженой головкой Махидиль, едва сдерживая слезы.

— Не надо плакать, — принялся утешать ее Камиль. — Отрастут! Возьми лучше яблоко, а вот урюк, поешь... — С этими словами он протянул ей узелок. — Из нашего сада. Очень вкусные. А ты какие яблоки любишь: кислые или сладкие?

Но вместо ответа Махидиль задала один-единственный, мучивший ее все время вопрос:

— Где моя мама?

Камиль удивленно развел руками:

— Не знаю. А разве она не приходила?

— Ее мама умерла, — сбегая по лестнице, объявил шустрый мальчишка из палаты для выздоравливающих. — Так тети сказали.

— Неправда, неправда! — с кулаками набросилась Махидиль на опешившего мальчугана. — Неправда! Моя мама не умерла!

Камиль встревожился. Ему стало безмерно жаль маленькую девочку. Руки у него дрожали, когда он пытался успокоить рыдающую Махидиль. Ему казалось, побудь он с ней еще немножко, он и сам разревется и поэтому поспешно выбежал на улицу...

На следующий день Камиль пришел в больницу в сопровождении красивой женщины с длинными, до колен, косами.

— Это моя мама, — сказал он, обращаясь к Махидиль, выбежавшей к нему навстречу.

— А моя мама где?

— Сиротинушка ты моя, — сдерживая слезы и гладя Махидиль по головке, сказала женщина. — Теперь я буду твоей мамой, доченька...

Так Махидиль обрела новую семью...

Вместе с Мастурой, так звали ее новую маму, и знакомыми по кварталу, в котором прежде жила, Махидиль отправились на кладбище. Девочка никак не хотела верить, что ее мама лежит под черным бугром земли. Ей казалось, что ее обманывают. Мама, наверное, ищет ее в больнице... Ни одной слезинки не проронила девочка. Только похныкала немного, промочив ноги в жидком месиве, которым были покрыты тропинки кладбища после прошедшего дождя. Но когда все ушли от могилы и добрались уже до кладбищенских ворот, она вдруг повернулась, побежала обратно и, припав к сырому могильному холмику, обхватила его ручонками и зарыдала...

Махидиль долго горевала. Не спала ночами. Стала замкнутой. Мастура и Камиль окружили ее лаской и заботой. Но голос родной матери все время звучал в ушах девочки. Махидиль чувствовала себя одинокой и никак не могла привыкнуть к новому дому, к новой семье. Ей казалось, что она пришла сюда погостить, что она поселилась здесь временно, что вот-вот вернется ее мама и заберет домой. Она забывалась только, когда из школы приходил Камиль и играл с ней. Почти весь день она была одна. Как назло по соседству не было сверстниц, а с теми, кого приглашала в дом тетушка Мастура, она почти не играла, и новые знакомые перестали навещать ее. Наконец, она подружилась с пухленькой девочкой Махмудой, жившей неподалеку. Этому очень обрадовались Камиль и его мать, которую Махмуда звала тетушкой Мастурой. Так же звала ее и Махидиль. Назвать мамой у нее не поворачивался язык.

Отношения между сиротой и приемной матерью были сложные. Тетушка Мастура была добрым человеком. Когда Камиль рассказал ей о судьбе несчастной Махидиль, она, не задумываясь, поспешила взять девочку к себе в дом. Мастура души не чаяла в Махидиль и уделяла ей даже больше внимания, чем собственному сыну. Однако Махидиль огорчала свою приемную мать отчужденностью и замкнутостью. Иногда женщине казалось, что девочка недолюбливает ее.

Все переменил, прояснил случай. Во время игры с соседскими девочками кто-то обозвал Махидиль за короткие волосы «огрызком метлы». Это задело ее за живое: девочка очень переживала, что у нее так медленно отрастают волосы. Махидиль разрыдалась и бросилась домой. Тетушке Мастуре с трудом удалось успокоить ее и дознаться о причине слез. Обессилев от рыданий, девочка, наконец, уснула. Когда она раскрыла глаза, то увидела стоявшую перед зеркалом тетушку Мастуру с ножницами в одной руке. Другой она перебрасывала на грудь свои роскошные косы.

— Что вы делаете?! — вскричала Махидиль.

Тетушка Мастура обернулась и с улыбкой сказала:

— Хочу обрезать для тебя. Будешь подплетать...

— Ой, не надо, мамочка, не режьте... Простите меня... Я не думала...

Так впервые Махидиль назвала тетушку Мастуру мамой. Она бросилась к ней на шею, осыпала ее поцелуями, и обе залились слезами. С той