Книга Психический мир будущего - Виктор Павлович Самохвалов

работы, узнал, что телевидение готовит его интервью с известным комиком, который, вероятно, был не прочь высмеять его, пользуясь нюансами английской речи, которых сам художник мог и не знать. Идя на съёмку, он заметил одного человека, к которому подошёл и спросил:

«Не знает ли он языка индейцев, к которым относится, не хочет ли пойти в галерею, посидеть, побеседовать со мной, говорящим на другом языке, о совершенно простых и обычных вещах. Он ответил без промедления: “Согласен” и продолжил: “Но прежде чем мы пойдём, я хочу показать тебе одну вещь”. Он достаёт своё портмоне, где нет ни одного доллара, ни одной бумаги… ничего, только одна маленькая вырезка из газеты под прозрачным пластиком. Он даёт её мне и я читаю: “В период второй мировой войны племя индейцев гагамими (не помню точно) вело трансляцию на фашистскую Германию на своем родном языке, который знаком лишь небольшой группе лингвистов, специалистов в области языка”».

Далее они приходят в галерею и приступают к беседе с комиком, который был готов посмеяться над иностранцем, но ему пришлось иметь дело уже с двоими.

«Как мы и договорились с индейцем, попадая в ступор, я буду прибегать к его помощи, то есть буду обращаться к нему на языке, который он не знает, что послужит ему автоматически знаком того, что он должен разговаривать на своём родном языке. Комик начал спрашивать, ну, как там у вас, в Советском Союзе, что можно художникам, чего нельзя и так далее… Публика в процессе беседы иногда смеялась, поскольку в меру своих способностей я пытался поддерживать шутки комика; но кое-что было и серьёзно. Периодически же я обращался к сидящему рядом индейцу, как бы не обращая внимания на вопросы сидящего рядом оратора. Я говорил не всегда связанные между собой фразы на русском языке. Тем не менее техника эта вызвала ряд противоречий в сознании публики, которая оказалась в такой же сложной ситуации, как и сам находившийся перед ними художник… Постепенно человек, который был ко мне не то чтобы агрессивно настроен (комик), но который явно доминировал, перешёл в более субмиссивное состояние…»

С. А. Бугаев, 1995,109–110

Итак, комик говорил осознанно по-английски, художник — спонтанно по-русски, индеец на своём наречии. При этом художник в целом без нюансов понимал, что ему говорил комик, но не понимал речь индейца; индеец понимал речь комика, но она была обращена не к нему, а обращённую к нему речь художника не понимал комик; и зал не понимали ни художника, ни индейца, но они восприняли беседу как концептуальную акцию. Важно, что речь комика как-то отражалась на поведении художника и индейца, но обратной связи их речи с его поведением не было. Эта модель прекрасно иллюстрирует пропасть, которая может возникнуть при восприятии сознательной и бессознательной речи, иноговорение при этом всегда воспринимается как опасное, инфантильное, загадочное или странное, так как при нём в целом нет доступа прежде всего к семантике сказанного. Этот доступ нарушен и в пределах одного языка в мифопоэтической речи. Однажды в Севастополе мы с профессором А. А. Коробовым в качестве эксперимента зашли в одно из небольших кафе, которых разбросано в обилии летом на берегу бухты Омега. Что-то заказав, мы точно записали цену различных продуктов, затем, пройдя ещё ряд кафе, мы заметили, что цена в них совершенно одинакова при нашем стандартном поведении. Но стоило заговорить между собой и официантом на гекзаметре, который мы продуцировали спонтанно, как цены немедленно Повышались. Это многократное наблюдение далее было подтверждено в других ситуациях. Поэтической речью можно заразиться, как болезнью, но она воспринимается окружающими в обыденной жизни как нечто аномальное.

Итак, между психической нормой и психопатологией лежат пространства альтернативных состояний сознания, которые могут быть использованы для постижения как архетипического прошлого, так, вероятно, и будущего. Они могут внешне проецироваться на автоматические, независимые от актуального сознания, процессы. Продуктивное исследование творческого потенциала этих процессов, вероятно, ещё предстоит человечеству.

С. А. Бугаев и Brian Еnо осматривают место падения самолета Д. Бойса

Болезнь как машина времени

Предвидение есть, по своему существу, операция над прошлым… использование прошлого, чтобы детерминировать свое действие в настоящем.

У. Эшби, 1963

Н. последние годы работала в привокзальном ресторане, ей часто приходилось дежурить до двенадцати часов ночи. Однажды подвыпивший клиент стал ее преследовать и она спряталась в туалете. Через два месяца она вспомнила эту ситуацию и у нее внезапно возникла рвота, головная боль, повысилось давление и она ощутила страх смерти. При этом она перестала чувствовать свое тело и «переместилась» в параллельный мир, в котором все окружающее воспринималось «фрагментами» и не складывалось в общую картину. Как будто она переместилась в этом мире на сто лет вперед, а в мире прежнем этого никто не замечал. Изменились лица окружающих и родных, краски стали болезненно яркими. Космос вдруг открылся перед ней и остро воспринимались вопросы «Как и зачем нас создали?». «Я чувствовала себя созданной, а остальных — нет». Пугали таинственностью слова «мозг», «печень», «сердце». «Я стала не собой, а собой в будущем». «Провал» во времени воспринимался с тревогой и никак не регулировался, исчезло ощущение боли. Ощущение по всем признакам окружающего мира сегодня как «сегодняшнее» явно не совпадало с ощущениями себя на много лет вперед. Это касалось трудноуловимого переживания духовного порядка, смешанного с тревогой, беспокойством, ожиданием, как при экзистенциальном кризисе.

Переживание в психотической дереализации перемещения во времени часто сопровождается не только деперсонализационным расщеплением и отчуждением Я, но и магическим восприятием мира, экстатическим вдохновением и повышением творческого потенциала. Не менее часто встречается переживание себя в прошлом при неизменности окружающего времени.

В ряде эпилептических состояний физически ощущается циклическая повторяемость одних и тех же событий при том, что на самом деле они постоянно меняются. Увеличение и удлинение ощущения времени — обычный симптом нарушений настроения, тревоги.

Субъективное ощущение времени можно достаточно точно измерить, предложив испытуемому в уме просчитать одну минуту. Ощущение уменьшения времени в пределах менее 40 секунд обычно характерно для гипомании и тревоги, увеличения более 80 секунд — для симптома депрессии и нарушений внимания. В этом смысле наше сознание, а принято считать, что ориентация во времени — одна из функций сознания, уже является машиной времени. Однако отсчёт времени в этой машине происходит как-то странно: время развлечений и дел тянется по-разному, время в детстве —