Книга Хроника одного скандала - Зои Хеллер

Помню наши первые осторожные попытки сближения. На второй неделе работы Шеба поприветствовала меня в коридоре. (Я была рада услышать человеческое «Здравствуйте» вместо безобразного заокеанского «Эй, приветик», которым злоупотребляют многие мои коллеги.) Через день-другой, возвращаясь с совещания у директора, мы перебросились парой слов об удручающем впечатлении от недавнего концерта школьной самодеятельности. Однако ощущение близости с Шебой возникло у меня вовсе не благодаря этим мимолетным встречам. Даже в самом начале знакомства мне было ясно, что никакими банальными фразами не выразить возникшую между нами связь. То было внутреннее сходство. Взаимопонимание без слов. Даже родство душ, извините за высокопарность. Я поняла, что при нашей с Шебой обоюдной сдержанности нам понадобится время, чтобы подружиться. Но я также знала, что, однажды возникнув, эта дружба выльется в отношения исключительной близости и доверия. Связь de chaleur[3], как говорят французы.

А пока я наблюдала за Шебой со стороны, с интересом прислушиваясь к сплетням, что курсировали о ней в учительском кругу. Величавое одиночество Шебы служило ей своеобразным силовым полем, отражающим бесцеремонные расспросы коллег о семье и политических симпатиях. В присутствии откровенной глупости, однако, пасует даже изысканность, и среди учителей нашлись такие, которых не отпугнула замкнутость Шебы. Время от времени я видела, как кто-нибудь из них, отловив Шебу на школьной парковке, застает ее врасплох своим пошлым любопытством. Добиться от нее откровенности так никому и не удалось — разве что кое-каких сведений в качестве поощрительного приза. Благодаря таким любителям сунуть нос в чужую жизнь весь педагогический коллектив узнал, что Шеба замужем, что у нее двое детей, муж читает лекции в Сити, дети учатся в частной школе, а живет она «в здоровенном особняке» в Хайгейте[4].

Понятно, что добытая столь сомнительным путем информация зачастую приводила к путанице. Однажды я услышала, как Тереза Шрив, которая ведет уроки профориентации, сообщила завучу старших классов Мариан Симмонз новость о том, что отец Шебы, оказывается, знаменитость.

— Ага, точно, — сказала Тереза. — Он уж помер, но вроде как был большим ученым.

— На чем специализировался? — поинтересовалась Мариан.

— Чего?

— В какой научной области работал? — уточнила Мариан.

— Ой, а я и не знаю! Его звали Дональд Тейлор. Кажется, изобрел слово «инфляция».

Из чего следовало, что отцом Шебы был Рональд Тейлор, экономическое светило из Кембриджа, скончавшийся пять лет назад, вскоре после того как отказался от Ордена Британской империи. (Официальной причиной называлось его несогласие с наградной системой, однако в прессе муссировался слух, будто он рассчитывал на титул и оскорбился, что не получил его.)

— Да будет вам известно, Тереза, — вмешалась я, — что отца миссис Харт звали Рональд. Он не изобрел, как вы выразились, слово «инфляция», а разработал крайне важную теорию о связи инфляции с покупательской способностью.

Тереза надулась, что в обычае у нынешней невежественной молодежи, когда кто-либо позволяет себе критику в их адрес.

— Угу, — буркнула она.

Тогда же всем нам стало известно, что у Шебы возникли «сложности с дисциплиной на уроках». Не скажу, чтобы это стало особой неожиданностью. Учитывая соседство школы Сент-Джордж с Хайгейтом, многие считают ее одним из тех безмятежных учебных заведений, где аристократические чада тихо-мирно фланируют с виолончельными футлярами в руках. Увы, аристократы не обрекают своих наследников на учебу в Сент-Джордже. Юных виолончелистов отсылают в Сент-Ботолф, Кинг-Генриз[5]или в частные школы других лондонских районов. Наша школа служит загоном для недорослей пролетариата, отпрысков местной бедноты, которые вынуждены протолкаться здесь минимум пять лет, прежде чем ступить на уготованную им судьбой стезю слесарей и продавцов. В прошлом году из двух с половиной сотен наших выпускников ровным счетом шестеро получили на экзаменах оценки выше тройки. Школа Сент-Джордж представляет — как бы помягче выразиться? — крайне нестабильную часть общества. Нападения на персонал здесь не редкость. За год до появления Шебы трое восьмиклассников, свесившись из окна химической лаборатории, зашвыряли школьную секретаршу Дерде Рикман бунзеновскими горелками. (Как следствие: трещина ключицы и четырнадцать швов на голове.)

Естественно, наибольшие проблемы доставляют мальчишки, но и девицы тоже не подарок. Менее склонные к физическим атакам, они не уступают мальчишкам в сквернословии, а в таланте оскорблений даже превосходят. Не так давно одна из моих девятиклассниц по имени Дениз Каллаген, злобное существо с очевидными задатками мегеры, не утруждаясь долгими раздумьями, обозвала меня «жвачной старой стервой». Оговорюсь, что инциденты такого рода на моих уроках редки, а когда все же случаются, я почти всегда способна подавить бунт в зародыше. А вот для учителей помоложе поддержание в классе дисциплины — это непрекращающаяся и зачастую кровавая битва. У Шебы же, новобранца армии учителей, причем новобранца хрупкого, с хрустальным голосом и полупрозрачными нарядами, беспорядки грозили обернуться катастрофой.

Позже я узнала подробности неприятного случая на первом уроке Шебы. Администрация выделила ей помещение, претенциозно именуемое «студией», — примыкающую к мастерским хибару, которая после ухода предшественницы Шебы несколько лет служила кладовкой. Внутри там темновато и сыро, но Шеба постаралась оживить свой класс постерами и геранью, специально для этой цели срезанной утром в саду.

Над планом своего первого урока (в девятом классе) она потрудилась основательно, намереваясь начать со вступительной беседы о сущности керамики — о том первобытном творческом импульсе, который керамика олицетворяет, и ее важной роли в развитии ранних цивилизаций. Второй пункт плана — знакомство детей с глиной. Шеба хотела предложить им слепить миску. Любую, какую захочется. Результаты этой «пробы пера» она собиралась обжечь и продемонстрировать на следующем уроке. Звонок возвестил о начале первой смены, в класс стали стекаться ученики. Энтузиазм Шебы граничил с эйфорией: как все это будет здорово, ликовала она в душе.

Когда все девятиклассники — или почти все, по расчетам Шебы — зашли в класс, она поднялась из-за стола, но не успела даже представиться, как ее прервал Майкл Бийл, тощий юнец с кривыми, вечно нечищеными зубами.

— Я от вас тащусь, мисс! — заорал он, ринувшись к ней через весь класс.

Храбро улыбнувшись, Шеба попросила его вернуться на место. Тот пропустил ее просьбу мимо ушей и остался стоять рядом. Через несколько минут к нему присоединился еще один. С ног до головы оглядев Шебу, этот второй (Джеймс Торнэм, если не ошибаюсь) гнусавым речитативом объявил во всеуслышание, что «у училки сиськи маловаты». Еще не стих гвалт восторга от его остроумия, когда третий шут, вскочив на стол, завел песню: «Дай взглянуть на твои сиськи», что вызвало негодование женской части класса. «Дай взглянуть на твой хрен», — раздались выкрики вперемешку с предложениями раздобыть для этой цели лупу.