Книга Годунов в кругу родни - Анна Феликсовна Литвина

самим? бывшее в ходу у прочих путешественников?), очевидно, стремясь сохранить особое русское обозначение этой даты — Борисов день.

Так или иначе, благодаря этой заметке становится совершенно ясно, к какому именно предшествующему событию отсылает читателя Тектандер, когда говорит о том, что 2 августа по старому стилю (12 августа по новому, т. е. девять дней спустя) им снова, как и раньше (wiederumb) было прислано великим князем 200 блюд. Иными словами, два рассказа взаимно дополняют друг друга: об именинах написал Логау, а Тектандер, говоря о царском дне рождения, лишь обозначил сходство и различия между двумя празднованиями. Становится понятнее, помимо всего прочего, почему Тектандерсчел нужным — весьма удачным для нас образом — специально отметить, что все блюда были рыбными, ведь это, со всей очевидностью, составляло контраст с меню предшествующего подарка.

Как нам уже приходилось отмечать выше, пресловутое прямое упоминание поста придает особую достоверность всей истории — Борисов день, 24 июля (3 августа по новому стилю), в 1604 г. приходилось на вторник, и решительно никаких оснований исключать скоромные блюда из праздничного именинного меню не было. Соответственно, у Логау, совершенно справедливым образом, нет ни слова о постных кушаньях в этот день. А вот день рождения Годунова, 2 августа (12 августа по новому стилю), выпадает на Успенский пост, что и отражено у Тектандера[14]. Помимо всего прочего, для протестанта Тектандера, который хотя сам постов не держал, но подолгу жил в католическом окружении, необходимость поститься в эту пору воспринималась как нечто непривычное, специфически русское («то был постный день у московитов»), поскольку католический мир не знал столь протяженного поста на Успение.

Что же касается терминологической путаницы у Логау, который для именин употребляет слово geburtstag, то для иностранцев не только на рубеже XVI–XVII вв., но и столетие с лишним спустя, когда сохранность и верифицируемость дат стали заметно выше, такая путаница более чем типична. Им оказывается непросто разобраться с семиотическим наполнением этих личных праздников и, даже заметив разницу, найти для них адекватные обозначения. Дело усугубляется, с одной стороны, тем, что в русском обиходе празднование именин обыкновенно недалеко отстоит в календаре от празднования дня рождения (а иногда, на беду, с ним совпадает!)[15], а, с другой стороны, не во всех европейских традициях было принято отмечать оба эти дня и твердо противопоставлять соответствующие понятия. Как дать понять своему читателю, что и, главное, зачем два раза подряд празднуют эти русские?

Некоторые иностранцы, подобно Тектандеру, ухитрялись преуспеть в этом нелегком деле, вполне удачно дифференцируя, например, царский день рождения и именины. Так, в XVII столетии голландский посол Кунраад фан Кленк (ум. 1691) отмечает, что на 9 июня (= 30 мая по старому стилю) приходится день рождения (de geboortedag) царя Федора Алексеевича, а 18 июня (= 8 июня по старому стилю, день памяти св. Феодора Стратилата) царь праздновал свои именины (Naamdag) [Ловягин, 1900: 211/515, 215/520]. В иных случаях, когда это необходимо, Кленк даже делает соответствующие уточнения[16].

С другой стороны, множество европейских дипломатов и путешественников попадались в эту ловушку двойственности и очевидно путали два праздника. В этом отношении весьма показательны соответствующие записи Юста Юля (ум. 1715), датского посланника, жившего в России век спустя после Тектандера и Логау. Поначалу он путает день рождения и именины, обозначая их почти «с точностью до наоборот». Так, под 28 марта 1710 г. у него появляется запись о дне рождения (Fodselsdag) наследника-царевича, Алексея Петровича [Юль, 1900: 176; Juel, 1893: 205], тогда как в действительности речь идет, конечно же, о его именинах. Юль пользуется новым стилем в своих датировках, и, соответственно, 28 марта — это не что иное, как 17 марта по старому стилю, память св. Алексия, человека Божьего[17]. Более того, Юль называет «именинами» (Nafnedag) день, в который, как мы знаем наверняка, родился царь Петр — 30 мая, сделав соответствующую запись под 10 июня (= 30 мая по старому стилю) [Юль, 1900: 206; Juel, 1893: 240]. День же, на который на самом деле приходились царские именины (29 июня, память апостолов Петра и Павла), датский посланник описывает очень интересно и подробно[18], но не снабжает это описание терминологическими уточнениями.

Еще более выразительным для нашей работы образом Юль до поры до времени не различает именины и день рождения Александра Меншикова (23 ноября, память св. Александра Невского, и 6 ноября, соответственно), одинаково и последовательно называя эти события Fodselsdag "день рождения" [Юль, 1900: 97, 260; Juel, 1893: 111, 305]. Лишь со временем, живя в России не один год, он начинает верно характеризовать 23 ноября (= 4 декабря по новому стилю) как именины (Nafnedag) князя [Юль, 1900: 265; Juel, 1893: 311], но относительно других лиц продолжает допускать все то же смешение понятий и путаницу. В определенном смысле долго проживший в России Юст Юль постепенно обучается правильно наклеивать ярлычки на наблюдаемые им события, но и здесь он преуспевает лишь в отдельных случаях, близких ему как очевидцу.

На подобном фоне заметно, что Генрих фон Логау по крайней мере предпринял некоторую попытку передать тот особый «именинный» смысл, который московиты вкладывали в царский праздник, отмечаемый 24 июля (= 3 августа), — он ясно указал, что то был Borisium, Борисов день, хотя и не нашел для него лучшего обозначения, чем привычное ему geburts tag.

Так или иначе, благодаря сочинению Тектандера и рукописи Логау все окончательно встает на свои места, и теперь у нас есть полная возможность убедиться, что день рождения Бориса Годунова — 2 августа по старому стилю, т. е. 12 августа по новому, — забыт несправедливо, поскольку при жизни царя он отмечался с неменьшим вниманием, чем царские именины. Сам ли Борис Годунов устанавливает этот обычай или он следует некой общей сложившейся традиции?

Ответ на этот вопрос отнюдь не так прост. В сознании современного образованного человека в России подспудно укоренилось представление, что празднование дня рождения являет собой чуть ли не инновацию ХХ в. или, по крайней мере, практику, принадлежащую Новому времени, нечто поздно позаимствованное из Западной Европы. На деле же мы видим иное — в средневековой Руси, во всяком случае, в элитарной среде, день появления человека на свет играл чрезвычайно важную роль и в имянаречении, и в культе личных патрональных святых, и в публичной жизни. В следующих главах нашего исследования нам представится немало возможностей в этом убедиться. Пока же отметим лишь один-два примера: законный наследник династии Рюриковичей, зять и предшественник Бориса на престоле, царь Федор