Книга Перебежчик - Алексей Вячеславович Зубков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, пока англичане держали масть в колониях, нас уважали не меньше, чем французов. Боялись точно больше. Но янки своим высокомерием, некомпетентностью, раздолбайством и богатством авторитет англоязычного белого сильно подпортили.
Во-первых, они смотрят на всех местных как на одинаковых недочеловеков. А местные там очень разные. Бывает, с кем можно и на равных договариваться, потому что толковый вождь многое может порешать со своими рядовыми лучше, чем кадровый офицер. Бывают такие коммерсанты, что перехитрить могут, и не поймешь, где тебя обманули. Это я уж про жуликов и воров не говорю.
Во-вторых, жулики и воры. У янки воруют вообще все, кто мимо проходит. С этим делом в третьем мире просто. Расстреливай, да руки руби. Но чтобы понять, что у тебя что-то украли, надо знать, чего у тебя сколько было, сколько осталось и куда подевалось. А янки, такое впечатление, что завозят без счета и списывают без учета.
Мы, англичане, там масть не держим. Дырки затыкаем. Снабжение у нас так себе, техника так себе. Но подготовка не хуже прочих, а жизнью мы дорожим меньше, чем янки. На войне это плюс. С европейцами мы с Мартином пободались в свое время. Ничего, вернулись.
Амигос это вообще не янки и не армия. Это такие бандиты, которые, с одной стороны могут найти общий язык с янки, а с другой стороны могут найти общий язык с африканцами. Этих негры и арабы ненавидят, но уважают. Не как белых людей, у которых великая цивилизация и древняя культура. Как старшее племя. У них там племенная иерархия веками складывалась. Кто кого белым в рабы продает.
У латиносов не воруют, как у янки. У них воруют крайне редко, потому что они сами из бедных и клювами не щелкают. Голодные и злые. Но воевать умеют. Умеют выжить в джунглях и в пустыне. Может быть, по отдельности каждый их них и не более крепкий, чем американец. Но их просто много. Один сдох — на его место другой встает.
Как амигос с европейцами воюют? Они сами не воюют. Они едут туда, куда говорит американский штаб, и делают то, что говорит американский штаб. Янки наступают полноценной армией. Со спутниковой разведкой, с авиацией, артиллерией, танками. И с большой массой мобильной пехоты, которую не жалко. Оборонительные рубежи берут амигос. Пути снабжения перерезают амигос. Преследуют отступающих амигос.
Самые большие потери в любой армии у пехоты. Если бы янки воевали сами, у них бы пехота в первую же кампанию закончилась. А так они могут хоть миллионами возить латиносов. Бабы новых нарожают.
2. Глава. Арекусанда
В темноте корабль с погашенными огнями прошел самую опасную прибрежную полосу, заглушил двигатель и с приливом попал в длинный узкий фиорд. Судя по высоте прилива, якорь здесь бросать не стоило. Бросил якорь в прилив — окажешься после отлива на мели. Бросил якорь в отлив — с приливом перевернешься.
Поэтому вместо якоря на берег бросили длинные канаты, которые еле видимая в сумерках принимающая сторона быстро завязала на совсем уж невидимые кнехты. По-видимому, в месте швартовки было достаточно глубоко, чтобы корабль ходил вверх-вниз, но не садился на мель.
Шон раздал всем заранее упакованные рюкзаки. Пистолеты и патроны к ним сразу переложили по карманам. Уинстон получил карабин в сером чехле от какого-то морского инструмента, у остальных складные автоматы прятались в рюкзаках.
До берега англичане добрались на лодке. Капитан представил их норвежцу, одетому в свитер толстой вязки и штормовку.
— Гуннар, — представился норвежец.
— Шон, — за всех представился Шон.
— Go, — сказал Гуннар, повернулся и пошел по тропе.
Англичане гуськом двинулись за ним.
Тропа вывела к наезженной колее, где стояла легковая машина с высокой подвеской. Гуннар молча открыл багажник, англичане молча сложили рюкзаки. Не говоря ни слова, норвежец сел за руль и завел двигатель. Шон сел рядом с ним, остальные на заднее сидение. Гуннар достал из бардачка вязаную шапку и протянул Шону. Тот молча снял свою шапку и надел эту.
За все время, а ехать пришлось почти час, никто не сказал ни слова. По пути на большой дороге встретили несколько грузовиков, полицейскую машину с полоской на борту и мигалкой, военный внедорожник с брезентовым тентом. Свернули на дорогу поуже, встретили трактор с телегой. Свернули на колею, не встретили никого до самого пункта назначения.
Уинстон с удивлением отметил, что, несмотря на то, что Норвегия как бы северная страна, февральский климат в ней почти как в Англии. Так же мокро, ветрено и промозгло, но снега нет, и лужи не замерзают.
Машина заехала на огороженный заборчиком двор фермы. Деревянный дом с поросшей травой крышей, несколько деревянных хозяйственных построек в том же стиле и более современный гараж. На шум из сарая вышел человек в свитере, чем-то похожий на Гуннара. Может быть, брат, а может быть, они тут все на одно лицо.
— Rekkefolge, — сказал Гуннар.
— Густав, — представился второй.
— Шон, — за всех снова представился Шон.
Густав зашел в дом и что-то там сказал. Судя по всему, русские за то время, пока жили здесь, прониклись местным духом. Во всяком случае, Уинстон не услышал ни ответа, ни разговоров на русском.
Навстречу англичанам вышли тоже четверо. Из них двое — явные бандитские морды. Стриженые под машинку и небритые, как Шон и Уинстон, но по походке, по осанке, по положению головы никак не похожие ни на интеллигентов, ни на военных. Другие двое вроде бы интеллигенты. Все одеты в русскую национальную одежду watt-nick.
Старший — круглолицый и широкий в кости, но без выпирающего живота, выглядит лет на сорок пять. Второй по статусу, а это сразу видно, — лет тридцати пяти, лицо умное и руки с длинными тонкими пальцами, как у пианиста. Вроде бы, высшее образование на лице написано, но лицо несимметричное, левая половина выглядит старше, чем правая. И руки, если взглянуть внимательно, как у человека, который чаще работает топором, чем пером. Третий — совсем неопределенного возраста, ходит согнувшись, как обезьяна. Четвертый явно отличается от первых троих. Те чувствуют себя уверенно, а он боится. Внешне больше похож на Дока Джонсона, чем на своих спутников, только постарше лет на десять и потолще килограммов на двадцать. Лицо и руки горожанина, редко выходящего на улицу. Недавно его,