Книга Смотрите, как мы танцуем - Лейла Слимани

а Матильда стала уговаривать гостей есть руками, «как принято у марокканцев». Все накинулись на барашка и, отодвинув поджаристую кожу, вонзились пальцами в плоть, выдирая куски нежного жирного мяса, а затем обмакивая его в соль и кумин.

Обед продолжался до середины дня. Выпивка, жара, мягкие всплески воды расслабляюще действовали на гостей. Драган, прикрыв глаза, мирно клевал носом. Над поверхностью бассейна висела стайка красных стрекоз.

– Этот дом – рай на земле, – с довольным видом произнес Мишель Курно. – Но тебе надо держать ухо востро, дорогой Амин. Хорошо бы королю не появляться в этих местах. Знаете, что мне недавно рассказали?

У Курно было объемистое брюхо, как у беременной женщины, и он, садясь, широко раздвигал ноги и складывал руки на животе. На его пунцовом, налитом кровью выразительном лице лукаво поблескивали маленькие зеленые глазки, сохранившие детское выражение любопытства и придававшие облику Курно нечто трогательное. Под оранжевым зонтом, установленным по распоряжению Матильды, его лицо казалось еще более красным, и Амину, который внимательно на него смотрел, почудилось, что его новый друг вот-вот лопнет. Курно работал в Торговой палате и имел связи в деловых кругах. Он жил то в Мекнесе, то в Рабате, и в Ротари-клубе ценили его чувство юмора и непревзойденное умение рассказывать истории о придворной жизни и столичных интригах. Он щедро делился сплетнями, словно раздавал лакомства голодным детям. В Мекнесе ничего, или почти ничего, не происходило. Приличное общество ощущало себя отрезанным от мира, обреченным на скучный, провинциальный образ жизни. В больших городах на побережье решалось будущее страны, а здесь никто не знал, чего ожидать. Мекнесцам приходилось довольствоваться официальными коммюнике или же слухами о заговорах, мятежах, о гибели Махди Бен Барки[8] в Париже, о других оппозиционерах, чьи имена никогда не произносились вслух. Большинство жителей Мекнеса не догадывались, что страна уже три года живет в режиме чрезвычайного положения, что парламент распущен, а действие конституции приостановлено. Разумеется, всем было известно, что начало царствования Хасана Второго оказалось тяжелым, что ему пришлось столкнуться с оппозицией, и она становилась все более радикальной. Но кто мог с уверенностью сказать, где правда, а где ложь? Власть была сосредоточена в некоем отдаленном, скрытом за непроницаемой завесой месте, одновременно пугающем и притягательном. Женщинам в особенности нравилось слушать истории о гареме, где король держал три десятка наложниц. Они представляли себе роскошные, как в голливудских фильмах-пеплумах, празднества за высокими стенами, во внутреннем дворе дворца, где для гостей потомка Пророка рекой льются шампанское и виски. Курно с удовольствием потчевал их такого рода россказнями.

Он вперевалку подошел к столу и заговорил тоном заговорщика. Все гости навострили уши, за исключением Драгана: тот спал, и у него только слегка подрагивали губы.

– Представляете себе, несколько недель назад король проезжал на автомобиле мимо красивого поместья. Было это, кажется, в Гарбе, ну, точно не знаю. Как бы то ни было, место ему очень понравилось. Он сказал, что хочет посетить сельскохозяйственное предприятие и познакомиться с владельцем. Не успел никто и глазом моргнуть, как король купил это имение, назначив за него цену, какую сам захотел. Бедняга хозяин даже не посмел рта раскрыть.

Засмеялись все, кроме Амина. Он не любил, когда люди сплетничают, когда плохо говорят о монархе, который, взойдя на престол в 1961 году, сделал первоочередной задачей развитие сельского хозяйства.

– Все это просто слухи, – произнес он. – Злонамеренные россказни, высосанные из пальца завистливыми людьми. Правда состоит в том, что король – единственный, кто понял, что Марокко можно превратить в новую Калифорнию. Вместо того чтобы распускать лживые слухи, лучше бы эти болтуны порадовались тому, что власти начинают планомерно сооружать плотины и запускают программу орошения земель: это позволит любому крестьянину зарабатывать себе на жизнь.

– Это всего лишь иллюзии, – отрезал Мишель. – По моим сведениям, молодой король львиную долю времени тратит на долгие ночные празднества и партии в гольф. Не хочу тебя разочаровывать, дорогой Амин, но, рассуждая о любви к феллахам, он только пудрит всем мозги. Дешевый политический прием, чтобы переманить на свою сторону селян из глухой провинции. В противном случае он уже начал бы настоящую земельную реформу и раздал наделы миллионам неимущих крестьян. В Рабате прекрасно знают, что земли на всех не хватит.

– А что ты думал? Что власти разом национализируют все колониальные земли и разорят страну? – сердито возразил Амин. – Если бы ты хоть немного разбирался в том, чем занимаюсь я, то знал бы, что король прав, действуя постепенно. Что они там, в Рабате, понимают? Потенциал нашего сельского хозяйства огромен. Производство зерновых растет с каждым годом. Я, например, отправляю на экспорт вдвое больше цитрусовых, чем десять лет назад.

– Именно поэтому тебе лучше быть настороже. Завтра к тебе могут прийти, отобрать твои владения и раздать по кусочкам безземельным феллахам.

– Это меня не беспокоит. Пусть бедные богатеют. Только не в ущерб таким, как я, – тем, кто долгие годы работал, создавая рентабельные сельскохозяйственные предприятия. Крестьяне всегда были и будут самой надежной опорой трона.

– Ну вот! Как говорится, твои бы слова да Богу в уши, – подхватил Мишель. – Но если хочешь знать мое мнение, этому королю только бы плести интриги. Экономику он отдал на откуп крупным предпринимателям, те благодаря ему набивают карманы и повсюду твердят, что в Марокко никто, кроме короля, не имеет права голоса.

Амин откашлялся. Несколько секунд он пристально рассматривал пунцовую физиономию гостя, его волосатые руки. Ему вдруг захотелось застегнуть пуговицу на воротнике рубашки Курно и посмотреть, как тот будет задыхаться.

– Лучше бы тебе повнимательней следить за своими словами. За такие разговоры тебя могут выслать.

Мишель вытянул ноги. Казалось, он вот-вот свалится со стула и разобьется о землю. На лице у него застыла натянутая улыбка.

– Я не хотел тебя обидеть, – извинился он.

– Ты меня и не обидел. Я сказал это ради твоего же блага. Ты все твердишь, что хорошо знаешь эту страну, что она для тебя – как дом родной. Значит, тебе должно быть известно, что не все здесь можно произносить вслух.

На следующий день Амин повесил у себя в кабинете снимок в золоченой раме. Черно-белую фотографию, на которой Хасан Второй во фланелевом костюме серьезно смотрит куда-то вдаль. Он поместил фото между схемой обрезки виноградной лозы и статьей о ферме, где Амина превозносили как первопроходца в выращивании олив. Амин подумал, что портрет короля будет внушать почтение клиентам и поставщикам или пришедшим с жалобами работникам. Те обычно