Книга Мое открытие Москвы: Новеллы - Евгений Иванович Осетров

места, ни одного могучего дерева не пощадил топор, и только птицы сохраняют верность старым гнездовьям - столетиями возвращаются они к местам, в которых привыкли жить.

Бор на холме и облюбовал во время оно Юрий Долгая Рука для сооружения маленькой деревянной крепости на далекой лесной окраине Суздальского княжества. Место было водное, лесное, рыбное, охотничье, медовое… Перекресток речных и конных дорог - с запада на восток, с востока на запад. Для князя же Юрия прекрасной музыкой звучало наименование южнорусского города на Днепре - Киев, «мати русских городов». Основывая крепость в северной залесской земле, Долгая Рука видел в своих мечтах южные степи - там и слава, и богатство, и отчий княжеский стол. До нас дошли некоторые портретные черты Юрия, который, по словам летописцев, был роста немалого, толстый, лицом белый и - это тоже отмечалось - «любитель сладких пищ и пития».

ПЕРЕСЛАВЛЬ ЗАЛЕССКИЯ. СПАСО-ПРЕОЕРАЖЕНСКИЙ СОБОР. XII ВЕК

Собственно, и прозвище «Долгорукий» князь получил от летописцев (они, наверное, подхватили кличку, бытовавшую среди современников) за то, что его руки тянулись к дальним южным городам, хотя править-володеть ему надлежало Суздалем, вернее Росто-во-Суздальской землей, полевой и лесистой, лежащей на севере, в междуречье Волги и Оки. Некоторые из возведенных им городов имели величественный облик. Так, на берегу реки Трубеж, при впадении ее в Плещееве озеро, он возвел валы и поставил каменный собор-великан, дав начало Переяславлю (Переславлю-Залесскому).

Другие городки были поплоше, но тоже достойны упоминания в летописях, как поставленный среди полей Юрьев (Юрьев-Польский) или срубленная на берегу Волги Кострома. Все они, новые города, предназначались в уделы детям Юрия Владимировича: у него было одиннадцать сыновей и две дочери.

ЮРЬЕВ-ПОЛЬСКИЙ. ГЕОРГИЕВСКИЙ СОБОР. XIII ВЕК

Летописец не утверждал, что неутомимый основатель городов заложил и Москву. Нет, первое летописное упоминание - в 1147 году - о Москве связано со словами Юрия Долгорукого, прозвучавшими и столетьях: «Прийде ко мне, брате, в Москов»

Так Юрий позвал на честной пир - совет военного союзника своего Святослава Ольговича, князя Новгород-Северского, находившегося в то время в отдаленной земле вятичей. Ни Юрий Долгорукий, ни Святослав, ни летописец, написавший о том, что «был обед силен», - никто, разумеется, не придал особого значения событию. Мало ли с кем приходилось кому пировать, мало ли крепостей в Суздальской земле заложили люди князя, проводившего век в путях, ловах, схватках и пирах! Но «обед силен» на кремлевской горе, покрытой дремучим бором, вошел в отечественные анналы как пир по поводу основания Москвы. С него-то и началась наша древняя столица.

Юрий Долгорукий знал обычай, идущий из Киева, где в былинные времена Владимир Красное Солнышко угощал богатырей под звон яровчатых гуслей. Пиры на днепровских кручах так запомнились, что о них пели сказители на берегах Печоры и Белого моря в нашем столетии. Дело не в яствах и медах, которые лесная глушь поставляла в изобилии. Суздальский князь в небольшой деревянной Москве принимал богатыря Святослава, будущего отца Игоря - героя эпической поэмы «Слово о полку Игореве». Мы не знаем, какие речи говорили между собой военные союзники, - все равно они были пророчеством о граде, который вот-вот вольно раскинется в этих местах.

Гоголь, восхищаясь богатством народной речи, ее мудростью и живописностью, заметил, что в ней иное название дороже самой вещи. Строен шатер Боровицких проездных ворот - древнейший въезд в крепость. Но название же, ей-ей, еще прекрасней - оно память об основании Москвы. В старину это понимали. Задумал однажды царь Алексей Михайлович переименовать ворота, но всесильный царский указ не возымел действия - никто не стал в Москве называть ворота Предтеченскими, как было определено. Даже всегда послушные дьяки - лица, ведавшие делами в боярской думе и приказах, - упорно писали в бумагах «Боровицкие ворота». Так и сохранилось до нас старое название, звучащее ныне как поэма о дремучем боре, что на холме при впадении Неглинной в Москву-реку, о сосновом лесе, среди которого селились охотники, рыбари, пахари, бортники, ремесленники - первые москвичи.

Пожилые люди помнят, что место между Лубянкой и Чистыми прудами в московском простонародном обиходе именовалось Кучковым полем. Давным-давно никакого поля и в помине тут не было, но в старом названии звучала фамилия боярина Кучки, владевшего здесь большими и малыми - «красными» - селами. Кучка и его домочадцы - герои легенд, расцвеченных народной фантазией, о начале Москвы. Тут и злая жена, дочь боярина Кучки, Улита, на которой Юрий Долгорукий женил своего сына князя Андрея, задумавшая вместе с сыновьями Кучки погубить мужа, и охотничьи приключения, и верный пес, идущий по княжескому следу… Трудно отличить правду от вымысла, но несомненно одно: существовала давняя и жестокая распря между Кучковичами и потомками Юрия Долгорукого, ее и запомнил народ. Известно, например, что сын Юрий, владимирский князь Андрей, прозванный Боголюбским, был убит Кучковичами, устроившими заговор-переворот.

Сказание о начале Москвы, записанное довольно поздно, в XVII веке, начиналось словами: «Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти?» В этом риторическом возгласе - народное удивление перед необычайной судьбой лесной крепости, не затерявшейся в окраинных суздальских лесах, а выросшей в город, объединивший мало-помалу всю Северную Русь.

Нет, не случайно прозвище основателя Москвы - Долгая Рука. Потомки Юрия Владимировича полностью оправдали пращурово прозвание, хоть путь города через столетия и пространства был нелегким. Надо было миновать и пожарища, и распри, и набеги, всевозможные социальные и исторические неустройства. Как быстро росла Москва, мы можем судить по следующему. Если мы посмотрим на карту начала XIV столетия, то увидим, что все Московское княжество - теперешнее Подмосковье, пределы ныне существующей Московской области. Но при жизни двух поколений, за каких-нибудь сто лет, княжество выросло в тридцать раз, став из Московии Русью Московской. А ведь врагов у земли московской было больше, чем шершней и оводов на летнем пастбище, что на Яузе. И кочевые орды, двигавшиеся под удары бубнов, и богатая, тщеславная Тверь, и Литва, и пожары. Но недаром говорят, что нужда учит и ум дает.

Есть все-таки необходимость сделать небольшое отступление в область топонимики - науки о географических наименованиях. Велось много споров о слове «Москва», которое значительно старше юрода. Откуда взялось наименование реки, поделившейся своим названием с возникшей на ее берегу крепостью? Устанавливать происхождение наименований рек, озер, урочищ, гор, долин всегда трудно - обычно они принадлежат дальним, нередко забытым, исчезнувшим