Книга Сатирические стихи - Генрих Гейне

Искусством петь, светить, блистать.

Вы думали, я не умею

Грозящим громом грохотать?

Но погодите: час настанет,—

Я проявлю и этот дар.

И с высоты мой голос грянет,

Громовый стих, грозы удар.

Мой буйный гнев, тяжёл и страшен,

Дубы расколет пополам.

Встряхнёт гранит дворцов и башен

И не один разрушит храм.

НЕВОЛЬНИЧИЙ КОРАБЛЬ

Перевод В. Левина

1

Сам суперкарго[5] мингер ван Кук

Сидит, погружённый в заботы:

Он калькулирует груз корабля

И проверяет расчёты.

— И гумми хорош, и перец хорош.

Всех бочек больше трёх сотен.

И золото есть, и кость хороша,

 И чёрный товар добротен.

Шестьсот чернокожих задаром я взял

На берегу Сенегала;

У них сухожилья как толстый канат,

А мышцы — твёрже металла.

В уплату пошло дрянное вино.

Стеклярус да свёрток сатина.

Тут виды — процентов на восемьсот.

Хотя б умерла половина.

Да, если триста штук доживёт

До гавани Рио-Жанейро,

По сотне дукатов за каждого мне

 Заплатит Гонзалес Перейро.

Так предаётся мингер ван Кук

Мечтам, но в эту минуту

Заходит к нему корабельный хирург

Гер ван дер Смиссен в каюту.

Он сух, как палка; малиновый нос

И три бородавки под глазом.

— Ну, эскулап мой! — кричит ван Кук. —

Не скучно ль моим черномазым?

Доктор, отвесив поклон, говорит:

— Не скрою печальных известий.

Прошедшей ночью весьма возросла

Смертность среди этих бестий.

На круг умирало их по двое в день,

А нынче семеро пали —

Четыре женщины, трое мужчин.

Убыток проставлен в журнале.

Я трупы, конечно, осмотру подверг, —

Ведь с этими шельмами горе:

Прикинется мёртвым, да так и лежит —

 С расчётом, что вышвырнут в море.

Я цепи со всех покойников снял

И утром, поближе к восходу.

Велел, как мною заведено.

Дохлятину выкинуть в воду.

На них налетели, как мухи на мёд.

Акулы — целая масса:

Я каждый день их снабжаю пайком

Из негритянского мяса.

С тех пор, как бухту покинули мы.

Они плывут подле борта.

Для этих каналий вонючий труп

Вкуснее всякого торта.

Занятно глядеть, с какой быстротой

Они учиняют расправу:

Та в ногу вцепится, та в башку,

А этой лохмотья по нраву.

Нажравшись, они подплывают опять

И пялят в лицо мне глазищи,

Как будто хотят изъявить свой восторг

По поводу лакомой пищи.

Но тут ван Кук со вздохом сказал:

 — Какие ж вы приняли меры?

Как нам убыток предотвратить

Иль снизить его размеры?

И доктор ответил: — Свою беду

Накликали чёрные сами:

От их дыхания в трюме смердит

Хуже, чем в свалочной яме.

Но часть, безусловно, подохла с тоски —

Им нужен какой-нибудь роздых.

От скуки безделья лучший рецепт —

Музыка, танцы и воздух.

Ван Кук вскричал — Дорогой эскулап!

Совет ваш стоит червонца.

В вас Аристотель воскрес, педагог

Великого македонца!

Клянусь, даже первый в Дельфте мудрец.

Сам президент комитета

По улучшенью тюльпанов, — и тот

Не дал бы такого совета!

Музыку! Музыку! Люди, наверх!

Ведите чёрных на шканцы,

И пусть веселятся под розгами те.

Кому не угодны танцы!

2

В бездонной лазури мильоны звёзд

Горят над простором безбрежным.

Глазам красавиц подобны они.

Загадочным, грустным и нежным.

Они, любуясь, глядят в океан.

Где, света подводного полны.

Фосфоресцируя в розовой мгле,

Шумят сладострастные волны.

На судне свёрнуты паруса.

Оно лежит без оснастки.

Но палуба залита светом свечей —

Там пенье, музыка, пляски.

На скрипке пиликает рулевой.

Доктор на флейте играет,

Юнга неистово бьёт в барабан.

Кок на трубе завывает.

Сто негров, танцуя, беснуются там,

От грохота, звона и пляса

Им душно, им жарко, и цепи, звеня,

Впиваются в чёрное мясо.

От бешеной пляски судно гудит,

И, с темным от похоти взором,

Иная из чёрных красоток, дрожа,

Сплетается с голым партнёром.

Надсмотрщик — maitre de plaisirs[6],

Он хлещет каждое тело,

Чтоб не ленились танцоры плясать

И не стояли без дела.

И ди-дель-дум-дей и шнед-дере-денг!

На грохот, на гром барабана

Чудовища вод, пробуждаясь от сна.

Плывут из глубин океана.

Спросонья акулы тянутся вверх,

Ворочая туши лениво,

И одурело таращат глаза

На небывалое диво.

И видят, что завтрака час не настал,

И, чавкая сонно губами,

Протяжно зевают; их пасть, как пила.

Усажена густо зубами.

И шнер-дере-денг и ди-дель-дум-дей —

Всё громче и яростней звуки!

Акулы кусают себя за хвост

 От нетерпенья и скуки.

От музыки их, вероятно, тошнит.

От этого гама и звона.

«Не любящим музыки тварям не верь», —

Сказал поэт