Книга Цветы эмиграции - Нина Алексеевна Ким

начальниками путей: сопровождающие должны сами разобраться во всех тонкостях своей работы. Без переговоров вагоны загоняли в тупики и срывали сроки поставок. Усталые и раздражённые, пропахшие сухофруктами и запахами немытого тела, друзья ломали голову, сколько раз ещё придётся платить. Первая поездка на троих обошлась в круглую сумму. Шахин считал, что они должны знать каждый винтик механизма грузоперевозок, покупки и реализации товара. На опыте нельзя было экономить: Густав и Василий понимали, что учебников по этой теме не существует, есть только практическая часть, которую они должны были усвоить. Зловещий стук колёс будоражил экспедиторов, потому что дорога оказалась очень трудной и каждую минуту, как чёрт из табакерки, выскакивала проблема, о которой они даже подумать не могли. Иногда по дороге встречались распотрошённые составы с распахнутыми дверцами и без людей, об их судьбе можно было только догадываться. Отъезжающих предупреждали на каждой станции:

– Будьте осторожны, опять напали на товарняк, хозяев выкинули в степи, а груз утащили.

Кто-то предупреждал бандитов, и они уже поджидали в дороге ценные составы. Адская кухня была замешана на страхе и риске: пан или пропал. Выдавая на лапу, Василий небрежно ронял, что хозяин состава – уважаемый человек из бывших, может в случае чего любого отыскать и всё раскопать. Он специально не уточнял, из каких таких «бывших» хозяин, пусть думают и сами строят догадки.

По разным маршрутам катались Василий и Густав, и бог их миловал от нападений, но они постоянно звонили Шахину и кричали, что у них случилось чрезвычайное происшествие, потом слушали советы и выкручивались как могли.

Маршруты из Ферганской долины растекались по всему Советскому Союзу: в Башкирию – сухофрукты, оттуда – мёд, на Дальний Восток – опять сухофрукты, а назад – мороженую камбалу и рыбные консервы.

Огромная и богатая страна, лишенная хозяйской руки и честного надзора, кормилась как попало и чем попало: возили что хотели и как хотели, качество продуктов было не обязательно высоким, главное, чтоб ничего не пропало в дороге, иначе деньги вылетали в трубу. Бывшие республики отделялись и придумывали какие-то запреты и законы, границы и таможни, чтоб сдирать пошлины.

Друзья-экспедиторы понимали, что работать будет очень сложно. Всех сухофруктов в мире не хватит, чтоб кормить «голодные» таможни на границах, отберут и «спасибо» не скажут. Надо думать, как сохранить принцип работы, иначе они пропадут в этой неразберихе.

У Густава началась чёрная полоса. Неладное стало твориться дома, деньги не принесли покоя. Инга ходила недовольная и придиралась к каждому слову Густава, подозревала его в изменах:

– У тебя на каждой станции женщины – или через одну? – зло щурила глаза и по ночам отворачивалась от него. Он засыпал обиженный, утром не разговаривали друг с другом. Дэн вырос. Запирался в своей комнате и уворачивался от разговоров с отцом.

Однажды Густав увидел, что на подбородке у сына приклеен кусок лейкопластыря:

– Что это?

– Порезался бритвой, – ломким голосом ответил Дэн, выдавливая прыщи на лице.

– Ты уже бреешься? – поразился он. Сын ничего не ответил, посмотрел на него и отвернулся.

– Ты всё проездил, – недобро усмехнулась жена и посмотрела на него холодными глазами.

После каждого возвращения они спорили. Яростно и болезненно. Инга кричала, что ей надоело жить одной, зачем такие деньги, когда радости в них нет.

За ссорами пошли горькие утраты: всего за каких-то несколько лет они потеряли родителей, которые казались им вечными.

Густав приехал на похороны матери, бросив вагоны с сухофруктами в том городе, где его застала телеграмма. Дом, опустевший без неё, стал чужим и неприветливым.

На том же месте лежал узелок, приготовленный ею в последнюю дорогу: платье, сморщенные туфли и нижнее бельё с желтоватыми от времени пятнами. Пальто, над которым он смеялся, оказалось ко времени, потому что стоял январь и ей было бы холодно в одном платье. Густав хотел купить новые вещи, но отец остановил его:

– Отправим в том, что она сама себе приготовила.

Соседи, знакомые и родные после кладбища пришли в дом и сели за поминальный стол. Отец кивал в ответ на все соболезнования и молчал: вспоминал, какой жена была много лет назад, как дружно вдвоём пережили всё, что выпало на их долю; и как теперь жить без неё и зачем, он не понимал. «Бросила меня, одного оставила, убежала, когда трудно стало со стариком», – упрекал её беззвучно и глубоко вздыхал.

Густаву хотелось кричать, когда он представлял мать в гробу, о крышку которого с глухим стуком шлёпались мёрзлые комья земли. Ночью не мог заснуть, всё воображал себе, как она там в кромешной темноте, одна в пустоте.

Утром они прибрались в доме и решали, что делать. Отец не хотел ехать с Густавом в город:

– Потом видно будет, зиму переживу дома.

Не пережил. Ровно через месяц он отправился за женой в края, где надеялся её отыскать.

– Они что, сговорились? – кричала Инга, когда через три месяца умерла её мать, повторяя до последнего имя старшей дочери. Неделю она не дожила до письма, отправленного девочкой, которая тянула к ней руки из вагона много лет назад, плакала и кричала, расставаясь навсегда с матерью.

Письмо перевернуло жизнь Густава и его семьи. Шёл 1986 год.

Глава 3. Густав с Ингой готовятся к переезду в Германию

Сестра писала, что скоро они смогут встретиться. Железный занавес почти сорван, муж сказал, что немцы могут вообще вернуться жить в Германию. Закон принимают на государственном уровне. Потом шёл длинный список документов, которые надо было подготовить Густаву для гостевой визы. Между строк читалось, что они могут приехать по ней в Германию и остаться там навсегда.

Инга с Густавом решили не отказываться от приглашения родственников и поехать к ним в гости.

Родительский дом Густав отписал соседу, казаху, с которым они дружили с незапамятных времён: вряд ли даже родной брат мог быть ближе отцу, чем этот человек, который молча приходил на помощь всегда, когда родителям было тяжело.

Густав зашёл к ним вечером. Присел за низенький столик и отломил кусок домашней лепёшки, вкус которой был знаком ему с детства. Соседи засуетились. Он сказал, что скоро уедет насовсем в другую страну, возможно, они больше не увидятся; протянул дарственную хозяину, который не мог понять, в чём дело. Потом, когда Густав всё ему объяснил, тот замахал руками и быстро заговорил, что это неправильно, что он будет следить за домом без бумаги, а Густав с семьёй всегда может приезжать в любое время. Густав встал, положил дарственную на стол и