Книга Суровое испытание - Кон Джиён

И хотя они были на одно лицо, впечатление производили совершенно разное. Может, потому что директор был облачен в темно-коричневую тройку, а его зам носил простую серую трикотажную кофту. Разумеется, с годами род занятий человека отпечатывается на его внешности. И когда Кан это осознал, наконец стал воспринимать их как двух разных человек.

— Как я понял, моя племянница из Сеула приходится близкой подругой твоей жене.

Речь директора была ровной и, в общем-то, как и ожидалось, высокомерной. Хотя нет, даже сверх ожидаемого: он процедил фразу, почти не глядя на посетителя, перелистывая газету на письменном столе. Обращение на «ты» можно было трактовать по-разному, но Кан Инхо расценил тыканье как презрительное: мол, приехал тут невесть кто, ухватившись за связи благоверной… Однако он вспомнил, что утром во время бритья дал себе слово довольствоваться размеренной жизнью обывателя, который из месяца в месяц живет в ожидании получки. Он мысленно вернулся в те времена, когда затеял хоть и небольшой, но все же свой бизнес в Китае. Каждый раз, когда приближался срок выдачи жалованья работникам, он страшно нервничал. По идее, сейчас ему следовало бы возблагодарить судьбу за шанс жить относительно спокойно, как бы унизительно это ни звучало. За все надо платить, в том числе за право работать здесь. Кан Инхо смиренно склонил голову и выдавил нечто наподобие улыбки.

— Дотации на соцобеспечение с приходом нового правительства постоянно сокращаются, а нам и без того-то тяжело — на детей много уходит…

Директор постучал свернутой газетой, которую толком и не просмотрел. Зам тут же поднялся с места и взглядом дал понять Кан Инхо, что пора на выход. Он в замешательстве встал вслед за замом. Его именем не поинтересовались и даже не пожали руку… Он почувствовал себя уязвленным. Директор, глянув на часы, нажал кнопку вызова секретаря и несколько раздраженно проговорил:

— Скажи учителю Чхве из компьютерного класса, чтобы поскорее принес, что я просил. Мне до обеда выезжать, так что поторопи его!

Видимо, произошло что-то экстраординарное. Кан Инхо решил списать дурное расположение духа начальства именно на это.

Когда они вышли в коридор, зам, подойдя к окну, развернулся лицом к Кан Инхо и, подождав, пока тот приблизится, выставил большой палец. Ответом ему был лишь недоуменный взгляд снизу вверх. Зам показал расправленную ладонь. Предполагая, что таким образом пытаются протестировать его знание языка жестов, Кан Инхо, запинаясь, пробормотал:

— Видите ли, я так понял, что вроде бы необязательно в совершенстве владеть сурдоязыком… Но я приложу все усилия, чтобы научиться. Для начала буду общаться с детьми в письменной форме.

Рот зама перекосился.

— Ну надо же, какой выискался — с двух раз не понимает! Обычно требуется одна большая бумажка, но раз супружница твоя в тесной дружбе с сеульской племянницей, то обойдемся пятью маленькими. В течение месяца принесете в мой кабинет. Банковские чеки не принимаются.

К лицу тридцатитрехлетнего Кан Инхо резко прилила кровь.

14

В общем-то, он знал, что стоит лишь проглотить пилюлю унижения, начинается настоящая жизнь. Однако после встречи с братьями Ли Гансоком и Ли Ганбоком он испытывал непередаваемые смятение и стыд, как в ночном кошмаре, где голышом расхаживаешь посреди многолюдной улицы. И непонятно почему ему вдруг показалось, что от стоящего напротив Ли Ганбока несет чем-то зловонным. Ему мерещился то ли отвратный дух загнанного зверя, то ли затхлый запах ржавчины от затонувшего судна, извлеченного с морских глубин. Стало страшно от предчувствия чего-то варварски грубого, что навалилось на него этим утром, которое вообще-то должно было знаменовать начало новой жизни.

— Что ж, а теперь в класс! Пойдемте!

Он пошел вслед за замом. Внезапно ему припомнилось, что некогда о чем-то подобном полушепотом говорили устроившиеся в частные школы однокашники. Кажется, это пафосно обставляли как «фонд развития школы». В памяти всплыли и слова жены:

— Говорю тебе, я сама все улажу. А тебе главное — добиться места штатного преподавателя.

В курсе ли жена, что «улаживание» предполагает взятку? Шагая по длинному коридору, он спросил у себя, а подходит ли это место для него. Молодой Кан Инхо ответил, что приехать сюда было слишком поспешным решением. Старый Кан Инхо ворчливо возразил, что на съем квартиры в Муджине уже потрачена немалая сумма, а значит, вернуться в Сеул будет не менее позорно, чем вручить «пять маленьких бумажек». Кан Инхо нынешний заявил, что это был единственно возможный выбор. Старик подытожил: так поступают все, чтобы выжить, — раз нет возможности унаследовать императорскую корону и обширные земли…

Неожиданно ему показались слишком громкими его собственные шаги, гулко отдающиеся от стен в коридоре. Ах да! Просто в школе слишком тихо. Точно. Здесь нет звуков.

Ему почудилось, что он погрузился глубоко под воду.

— Они хоть и семиклассники, но знаний ноль. Главное, следите, чтобы не набедокурили, а обучение — дело второстепенное, — процедил сквозь зубы зам перед дверью с табличкой «7 класс».

С самого начала он через раз то тыкал, то выкал, но, судя по всему, это было проявлением не грубости, а скорее невежества и неумения различать речевые стили. Но как можно напутствовать вновь прибывшего учителя словами, что важно не обучать, а следить, чтобы не бедокурили?.. Вообще, события этого утра, начиная со встречи с директором, привели Кан Инхо в замешательство. Перед тем как зайти в класс, он набрал побольше воздуха.

Зам открыл дверь. Ребята не заметили вошедших: собравшись в кружок, они что-то оживленно обсуждали на своем языке. Приглядевшись повнимательней, Кан Инхо увидел, что они обступили одного ученика: тот плакал, уткнувшись головой в парту. Зам потянул за шнур возле доски, и тут же под потолком, словно дискотечная цветомузыка, закрутилась красная лампочка. Дети разом обернулись. Из-за красного освещения казалось, что глаза их налиты кровью. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и Кан Инхо уловил на лицах вздымающуюся волну ненависти. Непроизвольно ему захотелось отступить на шаг.

Зам крупными буквами написал на доске: «Кан Инхо». И снизу подписал: «Классный руководитель, корейский язык». Лица ребят, глядящих на него, ничего не выражали, напоминая застывшие белые маски.

15

— Добрый день! Рад встрече. Меня зовут Кан Инхо, — с расстановкой, на бедном языке жестов заговорил он, как только вышел зам.

В классе он заметил вчерашнюю девочку с чипсами, которая повстречалась ему у школы и так стремительно убежала.

Когда ребята увидели, что он пусть и неумело, но все же пытается говорить с ними жестами, по их каменным лицам будто пробежала волна. Неплохое начало. Мысль о том, что дети — они и в Африке дети, в какой-то степени разрядила его напряжение. Он написал на доске стихотворные строчки:

Во мраке поджигаю спички три: И первая — в желании разглядеть твое лицо. Вторая — разглядеть глаза твои, А третья — всмотреться в губы… Чтобы потом в кромешной тьме Обнять тебя и вспоминать все черточки родные.

Жак Превер. «Париж ночью»

Затем вытащил из заранее приготовленного спичечного коробка три спички и, зажигая их по одной, зачитал стихотворение на языке жестов. Каждый раз, зажигая спичку, он руками показывал на лица, глаза и губы ребят, отчего их застывшие лица постепенно стали проясняться, как будто отмывали мутное стекло, и на щеках потихоньку заиграл румянец, словно изображение на экране из черно-белого превращалось в цветное. Кажется, эта небольшая поэтическая инсценировка, которую он приготовил на всякий случай, значительно сократила дистанцию между ним и детьми. В нем начала расти уверенность, что он сможет поладить с ребятами, и зловещие предчувствия, навалившиеся на него с утра, стали понемногу отпускать. Он присмотрелся к мальчишке, который только что плакал за партой. Зрачки были чернее ночи. Кан Инхо улыбнулся ему. Но мрак в глазах парнишки не рассеялся. Он вдруг задвигался, словно под гипнозом, и что-то показал на языке жестов. Его движения, сначала медленные, постепенно убыстрялись, мальчик яростно жестикулировал и издавал пронзительные высокие звуки, отдаленно напоминающие взвизгивание. Бледное лицо пошло красными пятнами, выражение отчаяния росло с каждой секундой. Но это единственное, что Кан Инхо смог разобрать со своими скудными познаниями языка жестов. Когда на лице учителя отразилось сожаление, руки паренька замерли в воздухе — видимо, до него дошло, что учитель не понимает его. Промелькнувшая на мгновение в глазах ребенка искорка надежды снова потухла. Мальчишка низко опустил голову, по осунувшемуся лицу стекали ручейки слез, и Кан Инхо, не отдавая себе отчета, приблизился к нему и протянул платок. Мальчик не пошевелился. Тогда Кан Инхо сам промокнул мокрые щеки. Глаза, полные слез, устремились на учителя. Но в них уже не светился отчаянный призыв — осталась лишь черная бездна.