Книга Рассвет - Генри Райдер Хаггард

Котлеты были превосходны, Мария съела три штуки и все время мило шутила насчет покинувшей их Грампс; любой, не знакомый с обстоятельствами, слушатель решил бы, что эта достойная дама вполне заслуживает вызова в суд. Филип был не так безоблачно весел — его угнетали воспоминания о случившемся утром и опасения по поводу грядущего…

— В чем дело, Филип? — спросила девушка, когда они встали из-за стола и устроились в тени деревьев на газоне. — Я же вижу, что-то произошло. Расскажите мне все, Филип!

И он, разумеется, рассказал ей все, не скрывая ни своей сердечной боли, ни своих злых поступков. Когда он закончил, Мария некоторое время молчала и размышляла, задумчиво постукивая маленькой ножкой по упругому газону.

— Филип! — наконец, сказала она совершенно другим тоном. — Мне кажется, с вами обходятся не слишком хорошо. Я не думаю, что ваш кузен относится к вам доброжелательно — но также не думаю, что вы повели себя достойно. Мне не нравится эта история с десятью фунтами, и я думаю, вам не стоило трогать Джорджа — ведь он гораздо слабее вас. Пожалуйста, постарайтесь брать пример со своего отца и делать так, как он говорит — о, я не удивлюсь, если вы его побаиваетесь — верните его расположение, а если у вас снова будут какие-то неприятности, то приходите и расскажите мне обо всем до того, как совершите какую-нибудь глупость. По словам Грампс, я довольно глупа — но две головы все же лучше, чем одна.

Карие глаза Филипа налились слезами, пока он слушал девушку — однако он справился с ними и произнес:

— Вы очень добры ко мне… вы единственный мой друг. Иногда мне кажется, что вы — ангел.

— Чепуха, Филип! Если бы вас услышали, вы бы отправились вслед за Грампс. Не хочу больше слышать ничего подобного!

Она говорила довольно резко — однако почему-то при этом вовсе не выглядела недовольной.

— Мне надо идти! — вздохнул он через некоторое время. — Я обещал отцу вместе с ним осмотреть новые постройки на ферме Рейнольда. Через двадцать минут я должен быть дома.

Они поднялись и вошли в дом через большое французское окно, выходящее прямо на лужайку, где они сидели.

В столовой Филип повернулся и после недолгого колебания выпалил:

— Мария, не сердитесь на меня, но… Можно вас поцеловать?

Мария Ли вспыхнула, как маков цвет.

— Как вы смеете просить меня о таком? Но… поскольку старая Грампс нас покинула, а новой Грампс пока не предвидится, мне приходится прислушиваться исключительно к собственным советам и действовать в соответствии с собственными пожеланиями… и потому, если вы действительно этого хотите, Филип, то… можно!

Филип поцеловал ее.

Когда он ушел, Мария Ли прислонилась лбом к холодному мраморному камину.

— Я его люблю! — прошептала она. — Никаких сомнений!

Глава III

Филип не очень-то любил прогулки с отцом — с тех самых пор, как обнаружил, что в девяти из десяти случаев они сводятся к довольно сухим лекциям по поводу управления имуществом, либо к коротким назидательным рассказам, касающимся поведения Филипа и содержащим строгую мораль. Сегодня совместная прогулка обещала стать особенно неприятной, поскольку отец вел себя прямо-таки ужасающе, убийственно вежливо — после утренней сцены иначе и быть не могло. О, насколько было бы приятнее провести этот день с Марией Ли! Дорогая Мария, он непременно навестит ее завтра…

Когда Филип вернулся домой, опоздав на десять минут, он обнаружил, что его отец стоит с часами в руках возле больших напольных часов в холле — словно собираясь сверять каждую секунду опоздания Филипа.

— Когда я просил тебя пойти со мной, Филип, я, если мне не изменяет память, особо упомянул, что ни в коей мере не хочу нарушать твои планы. Я прекрасно понимал, насколько мало интереса — в отличие от твоего брата Джорджа — ты испытываешь к ведению хозяйства в нашем поместье, и совершенно не собирался навязывать тебе свое общество в столь неинтересном мероприятии. Однако, поскольку ты любезно согласился сопровождать меня, теперь я весьма сожалею, что ты не посчитал нужным соблюсти пунктуальность. Я жду тебя уже семнадцать минут — позволь заметить, что в моем возрасте я уже не могу себе позволить так транжирить время. Могу я спросить, что тебя задержало?

Эта длинная речь позволила Филипу восстановить дыхание, поскольку домой он возвращался бегом. С ответом он не медлил.

— Я завтракал с мисс Ли.

— О! Тогда я больше не удивлен твоему опозданию. Кстати, должен сказать, что на этот раз я вполне тебя одобряю. Мисс Ли — молодая леди из хорошей семьи, у нее прекрасные манеры и внушительное состояние. Если она унаследует и поместье, то станет владелицей пяти тысяч акров неплохой земли. Луга поистине прекрасны, просто великолепны. Возможно…

Тут старик замолчал, прервавшись на половине фразы.

Выйдя из дома, они вместе пошли по тропинке, над которой причудливо сплетались ветви старых лип. В конце аллеи, возле самого озера, стоял огромный и древний, но все еще живой дуб — известен он был под именем Посох Каресфута. Это было любимое дерево старого сквайра — и лучшая древесина на много миль вокруг.

— Интересно, — сказал Филип, пытаясь завести непринужденную беседу с отцом, — почему это дерево называют Посохом Каресфута?

— Твое невежество удивляет меня, Филип, впрочем, я вполне допускаю, что люди могут жить где-то годами, совершенно не впитывая местные традиции. Возможно, тебе известно, что монахи из аббатства были изгнаны Генрихом VIII. Тогда на месте этого дуба рос другой, еще более огромный — говорили, что в нем было не менее шестнадцати мер древесины. По преданию, он был посажен первым настоятелем аббатства, когда Англия еще была саксонской… В ту ночь, когда монахи покинули аббатство, над Англией разразилась ужасная буря. Дело было в октябре, когда деревья еще не сбросили листву. Свирепый порыв ветра вырвал громадный дуб с корнем и швырнул его в озеро. Взгляни: видишь в озере песчаный остров посередине, там, где глубина воды не менее восьми футов? Вот туда он и упал. Люди говорили — это знак того, что монахи навсегда покинули Аббатство Братем… и люди оказались правы. Но когда твой предок, йомен Каресфут купил эту землю и переехал сюда жить, зимой ударил сильнейший мороз, и озеро промерзло до дна. Каресфут пригласил соседей и работников в свой новый дом, чтобы вместе с ними отпраздновать удачную покупку. Для него это был торжественный день, день его гордости. Гости уже изрядно съели, выпили хмельного эля — и тогда Каресфут позвал их на берег озера, чтобы они стали свидетелями некой церемонии. Когда гости спустились на берег, перед ними предстало удивительное зрелище: упряжка из шести лучших тяжеловозов Каресфута тащила через замерзшее озеро пятидесятилетний дуб — прямо вместе с землей и корнями. Рядом с тем местом, где стояли гости, была вырыта огромная яма глубиной в десять футов и шириной в четырнадцать — сюда-то и посадили Посох Каресфута. После этого твой прапрадед в девятом колене увел гостей обратно за стол и произнес перед ними речь — это была его первая и последняя речь, и ее надолго запомнили в наших краях. На современном английском языке она звучала бы так: