Книга Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - Сара Уильямс Голдхаген

Разумеется, некоторые авторы предпринимают первые попытки рассмотрения того, как дизайн строительной среды явно и подспудно формирует тип и характер человеческих общественных отношений. Джейн Джейкобс в книге «Смерть и жизнь больших американских городов» (Jane Jacobs, The Death and Life of Great American Cities), опубликованной в 1961 году, повела атаку на планирование первых послевоенных американских городов, предусматривавшее снос трущоб, и политику их развития, предположив, что даже вмешательство с лучшими намерениями может существенно нарушить жизнь людей. Джейкобс аргументировала это тем, что формы наших городов и общественных пространств должны основываться на эмпирическом знании о том, как городские жители в действительности проводят свою общественную и личную жизнь. Эту точку зрения она заимствовала у урбаниста Уильяма Х. Уайта, который десятилетиями наблюдал за людьми в общественных пространствах, изучая, какие элементы дизайна привлекают или отталкивают прохожих. Спустя десять лет после публикации книги Джейкобс Оскар Ньюмен в «Защищенных пространствах» подкрепил утверждения автора, связав распространенность преступности именно с таким дизайном проектов социального жилья, который критиковала Джейкобс. Ньюмен определил элементы дизайна – такие как однородность, повторяемость и отсутствие линий прямой видимости, – затрудняющие жителям обзор и развитие эмоциональной привязанности к месту, где они живут, и следовательно, возникновение здорового чувства ответственности за свое сообщество. Недавно известный голландский урбанист Ян Гейл продолжил дело Джейкобс, Уайта и Ньюмена, выделив элементы дизайна, способствующие оживлению городской среды, такие как «мягкие» границы (края), удобство для пешеходов, дворы и вариативность.

Работы Джейкобс, Уайта и Гейла демонстрируют непосредственное и всестороннее воздействие дизайна на общественную жизнь людей. Напротив, анализ влияния городской среды на личные переживания человека оказался по преимуществу отодвинутым на периферию теоретической и философской мысли, в такие работы, как «Поэтика пространства» Гастона Башелара и «Возвращение на место» Эдварда Кейси. Самому заметному исключению – эмпирическому исследованию Кевина Линча («Образ города», 1960) – уже более 50 лет. Линч интервьюировал городских жителей и, используя принципы гештальт-психологии, построил интуитивную схему того, как городские жители понимают смысл города и свое место в нем. Он выяснил, что люди, чтобы ориентироваться в сложных средах и составить внутреннюю ментальную карту устройства города, опираются на весьма специфические элементы дизайна – сочетание указателей (Эйфелева башня); границ, которые должны быть четко обозначены видимыми поверхностями (линии фасадов вдоль парижских бульваров); и демаркированные пути, которые связывают основные пункты, или узлы, такие как площади, скверы и большие перекрестки.

Из всех исследований того, как индивидуумы воспринимают городскую среду, только открытия Кевина Линча нашли существенное подтверждение: ориентиры, границы, пути и узлы – действительно важные инструменты, которые человеческий мозг использует для ориентации в пространстве и составления ментальных карт. Недавно группа нейрофизиологов – Эдвард Мозер, Мей-Бритт Мозер и Джон О’Киф – дала новое истолкование и расширенную характеристику путям и узлам Линча. В исследованиях, которые принесли им Нобелевскую премию по физиологии и медицине, они открыли клетки, которые ответственны за распознавание места и распознавания здания, работающие совместно с нейронами решетки в единой системе. Внутренний GPS в нашем мозгу позволяет нам ориентироваться в пространстве. Теперь мы знаем ответы на такие вопросы: «Как мы определяем свое местонахождение? Как мы находим дорогу из одного места в другое? И как нам удается сохранить эту информацию, чтобы в следующий раз пройти этим же маршрутом?»

Работа Линча высветила необходимость более детальной информации о способах, которыми люди воспринимают архитектурную среду, а та на них воздействует. И в небольших, относительно замкнутых областях академической науки исследования продолжались. Но немногие открытия достигали глаз, ушей и разума людей, которые покупают объекты строительства и живут в них, – клиентов, – или даже дизайнеров. Все чаще и чаще такие вопросы поднимаются различными исследовательскими инициативами и группами в среде урбанистов, архитекторов, дизайнеров интерьера, а также учреждений академической науки и здравоохранения, самым ярким примером чему является небольшая, но растущая Академия нейрофизиологии для архитектуры.

Для того чтобы выяснить, как наши городские среды видоизменяют и наш внутренний, и наш внешний мир, в просторечии – как мы переживаем их, мы должны сначала определить – что мы подразумеваем под словом «переживаем». Переживание отличается от нерефлексированного факта естественного существования; ему свойственно общее качество, которое пронизывает все его составляющие и придает им значение. Это убедительное единство является продуктом человеческого сознания, которое фильтрует и интерпретирует все, с чем мы сталкиваемся.

В последние два десятилетия огромный объем знаний о деятельности мозга, – большая часть которых не относится непосредственно к архитектуре, – получают нейронауки и социальные науки. Синтезирование этих знаний приводит к удивительному, но неоспоримому выводу: наши строительные среды не будут отвечать нуждам людей до тех пор, пока мы не применим то, что знаем и узнаём о восприятии их человеком, в их дизайне и композиции. Это справедливо для всех уровней – от семей, живущих в своих домах, до школьников на игровых и спортивных площадках, до работников, трудящихся в офисах или на оптовых базах корпораций.

Этот стабильный поток новых исследований коллективного восприятия и осмысливания демонстрирует, насколько неразрывно связаны люди со своими средами. И, смотрит ли человек, не осознавая этого, на линии на стене, образующие узор, или неосознанно отмечает высоту и форму потолков, или реагирует, не отдавая себе отчета, на качество и интенсивность света в помещении; удовлетворено или бунтует его интуитивное чувство земного тяготения, воображает ли он холод каменного пола, – эмоциональное самочувствие каждого человека, его социальные взаимодействия и даже физическое здоровье зависят от места его обитания, большое оно или маленькое. Этот быстро растущий объем знаний начал накапливать «когнитивный» раздел психологии в 1960-е, когда все больше ученых стали утверждать, что мыслительные процессы людей – их познание – можно научно исследовать и что они говорят о человеческом сознании не меньше, чем поведение. Когнитивная революция продолжала набирать темп, пока в 1990-е не произошел резкий ее всплеск, когда некоторые новые технологии построения изображений и вычислительная техника сделали возможным научное исследование мозга в действии.

Мы знаем намного, намного больше – в сто раз больше, – чем знали несколько десятилетий назад, о том, как когниции[3] прямо или опосредованно попадают под воздействие или вызываются нашим восприятием строительной среды. И теперь мы знаем, что даже если что-то из считавшегося в общепринятом и научном мнении на протяжении столетий хорошими архитектурой, ландшафтами, планировкой и городской средой, таковым и было, большая часть все же были и остаются откровенно плохими. Наши знания о структуре человеческих памяти, познания и взаимоотношений эмоций и сознания претерпели радикальные изменения. Мы не только понимаем механизмы ориентации в пространстве благодаря Линчу и его последователям, но мы также обнаруживаем, что эти механизмы играют важную роль и в других когнитивных процессах, существенных для нашей повседневной жизни. Мы знаем, что наши представления и готовность действовать не вполне следуют одно за другим, а напротив, взаимно перекрываются. А важнее всего то, что мы знаем, что наше познание в значительной степени бессознательно и ассоциативно по своей природе.