Книга Птичье гнездо - Ширли Джексон

– Элизабет, я не хотела тебя пугать. Прости, что вышла из себя. Я понимаю, что криком только делаю хуже. Давай я попробую объяснить.

– Хорошо.

Элизабет мельком взглянула на молоко, которое по-прежнему капало на пол.

– Послушай, – убеждающе заговорила тетя Морген, – ты знаешь, что как твой единственный опекун я чувствую огромную ответственность. В конце концов… – Она добродушно ухмыльнулась, – как ни грустно это признавать, я сама когда-то была молодой и помню, как непросто жить под чьим-то постоянным присмотром. Ты вся такая независимая, свободная, ты не обязана ни перед кем отчитываться. Прошу, детка, попытайся понять. По мне, так ты вольна делать все, что душе угодно. Я не цербер и не одна из этих ваших заполошных старых дев, что падают в обморок при одном виде мужчины. Я все та же, твоя безумная тетка, и пусть я старая дева, но держу пари, на свете почти не осталось такого, от чего я могу упасть в обморок. – Тетя Морген запнулась, затем, поборов искушение предаться раздумьям, заговорила с прежней уверенностью: – Все это я к чему – не нужно тайком сбегать по ночам и не нужно бояться, что я узнаю о каких-нибудь постыдных вещах. Если есть парень, с которым ты хочешь гулять, и ты почему-то думаешь, будто я против, не кажется ли тебе, что уж лучше получить нагоняй за ночное свидание – и тут я точно бессильна, – чем за уловки и вранье – а вот тут кое-что в моих силах, уж поверь. И вообще, разве не лучше ни от кого не прятаться? – И она замолчала, переводя дыхание.

– Наверное.

– Так давай, детка, – с нежностью сказала тетя Морген, – ты просто расскажешь тете, в чем дело. Поверь, тебе за это ничего не будет. Делать, что хочешь, – твое право, и помни, я не стану ругаться – я сама всегда делала, что хотела, и прекрасно помню, каково это.

– Но я этого не делала. То есть я ничего не делала.

– Предположим, ты ничего не делала, – рассудила тетя, – это ведь не повод скрывать от меня правду? Вот если бы ты что-то натворила, тогда другое дело, – со смехом добавила она.

– Я правда ничего такого не делала.

– Тогда что же ты делала? Чем, черт возьми, можно заниматься в такой час, если ничего такого ты не делала? – Тетя Морген снова засмеялась и недоуменно покачала головой. – Ну и разговор у нас. Неужели нельзя сказать правду?

– Нет. – Элизабет на секунду задумалась. – То есть я ничего не делала.

– Боже, Отец наш Небесный, Господь Всемогущий, да сколько я буду повторять! Есть вообще слова, – мягко спросила тетя Морген, – способные достучаться до этого крошечного мозга? Я пытаюсь выяснить, что случилось вчера в час ночи и с кем ты была.

– Ничего не случилось, – ответила Элизабет, заламывая руки.

– В этом я теперь не сомневаюсь, – горячилась тетя Морген. – Мне только удивительно, как он вообще мог на что-то рассчитывать. Должно быть, есть такие на свете, но как она их находит? – сказала она будто самой себе, а затем добавила, обращаясь к Элизабет: – И кто этот оптимист?

– Никто.

– Хоть ты тресни, хоть ты лопни, хоть ты разорвись. Вся в мать – по уши в грязи. – Тетя засмеялась на удивление добрым смехом. – И с чего я взяла, что ты холодной ночью выбралась из дома ради свидания? Зная твою мать, ты бы скорее понесла письмо в почтовый ящик, а потом сделала бы из этого великую тайну, надеясь, что кто-нибудь подумает самое гадкое. Или пошла бы искать пять центов, которые потеряла на прошлой неделе. А если тебя все-таки ждал парень… – Тетя Морген насмешливо показала на Элизабет пальцем, – держу пари на деньги твоего бедного отца, он все прекрасно видит. Ты такая же плутовка и лгунья, как твоя мать, вот только меня не проведешь.

– Я этого не делала, – пролепетала Элизабет.

– Ну, разумеется, не делала. Бедняжка.

Тетя Морген встала и вышла из кухни, а Элизабет наконец взяла тряпку, чтобы вытереть молоко.

Дыра в кабинете Элизабет никуда не исчезла – так и зияла целый день под ее левым локтем. Среди утренней почты, помимо запроса полной описи экспонатов из зала насекомых и письма с просьбой сообщить окончательное решение относительно уникальной коллекции чеканного серебра индейцев навахо, Элизабет обнаружила еще одно послание.

«ха ха ха я все про тебя знаю гадкая гадкая лиззи тебе от меня не скрыться я никогда от тебя не отстану и не скажу кто я ха ха ха»

Возвращаясь домой с письмом в сумочке, Элизабет вдруг остановилась на полпути от автобусной остановки к тетиному дому с отчетливой мыслью: кто-то пишет письма ей.

Она положила письмо в красную коробку, в которой ей на двенадцатый день рождения подарили конфеты, а затем перечитала два других.

«я тебя поймаю… Она все, что у меня есть… тебе от меня не скрыться…»

– Ну что? – спросила после ужина тетя Морген. – Надумала сдаться?

– Я ничего не делала.

– Ты ничего не делала. Что ж, хорошо. – Она холодно взглянула на Элизабет. – Опять делаешь вид, что болит спина?

– Да. То есть у меня правда болит спина. И голова тоже болит.

– И это за всю мою доброту, – утомленно проговорила тетя. – Сколько это будет повторяться?

– Ну, как сегодня поживает наша бедная головка? – поинтересовалась тетя Морген за завтраком.

– Немного лучше, спасибо. – И тут Элизабет увидела тетино лицо. – Прости, – вырвалось у нее.

– Хорошо провела время? Бедный паршивец не теряет надежды?

– Я не знаю…

– Не знаешь? – В голосе тети Морген звучала неприкрытая издевка. – Поверь, Элизабет, даже твоя мать…

– Я этого не делала.

– Не делала, значит. – Тетя вернулась к недопитому кофе, однако через некоторое время все-таки нехотя спросила: – Как ты себя чувствуешь?

– Вроде бы так же, тетя Морген. Спина болит, голова тоже.

– Тебе нужно к врачу, – сказала тетя Морген. И вдруг, вскочив, ударила рукой по столу. – Видит бог, детка, тебе нужно к врачу!

«…и я могу делать что угодно и ты мне не указ я ненавижу тебя гадкая лиззи и ты пожалеешь что узнала обо мне потому что теперь мы обе знаем что ты гадкая гадкая гадкая…»

Сидя на кровати, Элизабет пересчитывала письма. Кто-то написал ей столько писем, с радостью думала она, столько писем – целях пять. Она складывала их в красную коробку и каждый день, вернувшись с работы, приносила еще одно и заново их пересчитывала. Ей было важно просто знать, что они есть, – как будто кто-то наконец нашел ее, кто-то близкий и родной, кто-то, кому хотелось наблюдать за ней. Кто-то пишет письма ей, думала Элизабет, с нежностью проводя пальцем по бумаге. Часы на лестнице пробили пять, и она нехотя принялась собирать письма, аккуратно вкладывая их в конверты. Ей не хотелось, чтобы тетя Морген знала о письмах. Элизабет уже убрала коробку в шкаф и поставила стул на место, когда дверь распахнулась и в комнату вошла тетя.