Книга Сознание. Все тайны разума – от растений до искусственного интеллекта - Аннака Харрис

Наше интуитивное предположение о том, что за определенным поведением стоит сознание, основано на нашем опыте свободного выбора: наши волевые действия неразрывно связаны с ощущением сознательного контроля в настоящий момент. Является ли это столь же незначительным решением, как выбор воды вместо апельсинового сока, или таким же важным, как принятие приглашения на работу в Техасе, а не в Нью-Йорке, мы твердо убеждены, что сознание необходимо для мыслительных процессов (и даже предпочтений), связанных с принятием решения. Однако сведения о том, как принимаются решения на уровне мозга, миллисекунды задержки в нашем сознательном восприятии сенсорной информации и даже наших собственных мыслей заставили многих нейроученых, включая Газзанигу, охарактеризовать чувство сознательной воли как иллюзорное. Обратите внимание, что в таких экспериментах испытуемые чувствовали, что они совершают добровольное действие, которое на самом деле уже было запущено, прежде чем они почувствовали, что приняли решение двигаться.

В пользу аргумента о том, что сознательная воля является иллюзией, говорит еще и тот факт, что эту иллюзию можно преднамеренно вызвать и манипулировать ею. Экспериментаторы смогли вызвать у испытуемых чувство воли, когда те фактически не имели контроля. Похоже, при правильных условиях можно убедить людей в том, что они сознательно инициировали действие, которое фактически контролировалось кем-то другим. Серия таких исследований была проведена психологами Дэниелом Вегнером и Талией Уитли. Вегнер объясняет:

У нас есть участник эксперимента, положивший руки на маленькую доску, которая лежит на верхней части компьютерной мыши, и мышь перемещает курсор по экрану. На экране есть различные объекты, картинки из книги I-Spy[17], в данном случае маленькие пластиковые игрушки. Также в комнате находится наш сообщник; на обоих надеты наушники, и вместе им предлагается перемещать курсор по экрану и останавливаться на объекте каждые несколько секунд, когда появляется музыка… Бо́льшую часть времени они слышат звуки через наушники, которые носят, и некоторые из участников – названия вещей на экране. Ключевая часть эксперимента происходит, когда в некоторых сериях сообщника просят заставить нашего испытуемого навести курсор на конкретный объект, так что человек, которого мы тестируем, не делал этого, но был вынужден. Это как если бы кто-то обманывал доску Уиджа[18]. Мы говорим название объекта нашему участнику через некоторый промежуток времени до или после принуждения к движению, и обнаруживаем, что, если мы воспроизведем название объекта за секунду до того, как испытуемого заставят двигаться к нему, он сообщит, что сделал это намеренно… Чувство воли может быть одурачено – и все же мы живем в повседневной жизни, чувствуя обратное[19].

Так какую роль играет сознание, если оно не создает волю к движению, а просто наблюдает за движением, все время находясь в иллюзии его вовлеченности? Мы можем видеть, что чувство свободы воли, каким мы его обычно ощущаем, не так просто, как кажется. И если мы развеем это общее представление, мы можем начать сомневаться в том, что сознание играет неотъемлемую роль в управлении поведением человека.

Важно пояснить, что, когда я говорю о природе свободы воли в этом контексте, я имею в виду именно чувство сознательной воли. Я указываю на фундаментальную, повседневную иллюзию, с которой мы все, похоже, расхаживаем: что мы конкретные и самостоятельные «сущности», отделенные не только от окружающих и от внешнего мира, но даже от наших собственных тел, как будто наш сознательный опыт каким-то образом плавает свободно вне материального мира. Например, как и у всех, у меня есть абсурдная тенденция рассматривать «мое тело» (включая «мою голову» и «мой мозг») как нечто, в чем обитает моя сознательная воля – когда на самом деле все, что я считаю «я», зависит от функционирования моего мозга. Даже малейшие нейронные изменения, вызванные интоксикацией, болезнью или травмой, могут сделать «меня» неузнаваемой. И все же я не могу поколебать ложное предчувствие, что я могла бы даже покинуть свое тело (если бы я только знала как), и все, что составляет «меня», каким-то магическим образом осталось бы невредимым. Легко увидеть, как люди по всему миру, поколение за поколением, без особых усилий строили различные понятия «души» и описания жизни после смерти, которые имеют поразительное сходство с жизнью до смерти.

Однако мозг как система все же обладает типом свободной воли – он принимает решения и делает выбор на основе внешней информации, внутренних целей и сложных рассуждений. Но когда я обсуждаю здесь иллюзию сознательной воли, я говорю об иллюзии, что сознание и является самой волей[20]. Понятие свободной сознательной воли кажется бессвязным – оно предполагает, что воля отделена и изолирована от остальной окружающей среды, но, как это ни парадоксально, может влиять на окружающую среду, делая выбор внутри нее.

Однажды я была на мероприятии, где моего друга и учителя медитации Джозефа Гольдштейна спросили, считает ли он, что у нас есть свобода воли. Он ответил на вопрос с поразительной ясностью, когда сказал, что не может даже представить, что этот термин может означать. Что значит иметь волю, свободную от причинно-следственных связей вселенной? Когда он жестикулировал руками, танцующими над ним в воздухе, пытаясь указать на эту воображаемую свободную волю, он спросил: «Как мы можем даже попытаться изобразить такую волю, парящую в воздухе?»

Однако многие люди с этической точки зрения возражают утверждению, что сознательная воля является иллюзией, считая, что люди должны нести ответственность за свой выбор и поведение. Но люди могут (и должны) нести ответственность за свои действия по разным причинам; эти два убеждения не обязательно противоречат друг другу. Мы все еще можем признать разницу между преднамеренными, осознанными действиями и тем, что вызвано психическим заболеванием или другими расстройствами разума/мозга[21].

Представьте, что мы находимся в городе будущего, и машина с автоматическим управлением врезается в пешехода. Реакция на это неудачное событие будет зависеть от того, почему машина не остановилась. Если выяснится, что ее программное обеспечение несовершенно и не может обнаружить пешеходов, например, когда они укутаны в темные зимние пальто, для этого потребуется один ответ. Если датчики автомобиля вышли из строя из-за дефекта, характерного для этого конкретного автомобиля, это потребовало бы другого ответа. И если автомобиль сбил пешехода, чтобы избежать столкновения с переполненным автобусом, выехавшим на встречную полосу, мы бы рассматривали эту ситуацию (и реагировали на нее) совершенно иначе от первых двух сценариев и оценили ее бы как «успех» передовых автомобильных технологий, а не недостаток. Простое знание о том, что машина с автоматическим управлением врезалась в пешехода, не дает достаточно информации, чтобы помочь нам не допустить повторения подобных происшествий или научиться создавать более совершенные автомобили.