Книга На что способна умница - Салли Николс

Если уж начистоту, ему все это было не по душе.

Вчетвером они устроили в детской спальне «большой совет вождей», как у индейцев. Теперь, когда все они выросли, детская спальня была официально объявлена спальней младших девочек, а дневная детская — классной комнатой. Но Ивлин так долго знала детскую под ее прежним названием, что постоянно забывала новое. К тому же в ней все напоминало о детстве: старая лошадка-качалка, на которой уже много лет никто не катался, стопка потрепанных коробок с настольными играми на комоде, в книжном шкафу — «Просто сказки» и «Сказки Матушки Гусыни», по-товарищески прислонившиеся в книжном шкафу к «Робинзону Крузо», «Собаке Баскервилей» и «301 делу, на которое способна умница».

Тедди уселся в ногах постели Хетти и на правах давнего друга сунул ступни под пуховое одеяло. Камин не топили, в комнате было холодно.

— Рассказывайте всё! — велела Кезия.

— Вы взорвали почтовую тумбу и врезали полицейскому в челюсть? — спросила Хетти.

— Вас арестовали?

— Тихо! — прервала Ивлин. — Если услышит мама, нам не поздоровится. И нет, конечно же, никто нас не арестовывал. Просто там выступали люди. Кстати! Мы же вам кое-что принесли. — И она бросила сестрам значки — круглые, эмалевые, раскрашенные в цвета Женского социально-политического союза миссис Эммелин Панкхёрст: зеленый, белый и фиолетовый[2]. Надпись на них требовала «Голоса женщинам». — Только, ради всего святого, прячьте их от мамы с папой.

— Кто там был? — допытывалась Кезия, не выпуская из рук значка. Бунтарская метка! — Миссис Панкхёрст была?

— Вполне могла быть, — ответил Тедди. — Там же собрались сотни человек.

— Одни женщины?

— Нет, и мужчины тоже. Но ораторами были только женщины. Выступала одна леди — ну, пожалуй, на самом деле не леди, — которая работала на фабрике, и она рассказывала, как это тяжело и как все фабричные девушки хотят голосовать. Было ужасно интересно. Была еще другая, из Вайоминга, — ну, в Америке, где уже есть избирательное право, — и она объясняла, что это им дает.

— А что такое «избирательное право»? — спросила Хетти.

— Когда можно голосовать, глупая, — сказала Кезия. — А ты записала свое имя, чтобы тебя посадили в тюрьму?

— Некуда было, — задумчиво объяснила Ивлин. — «Тюремный список» не вывесили. Но мы подписали петицию. А еще я выписала газету «Голоса женщинам», только приносить ее будут не к нам, а к Тедди, потому что скандалы мне не нужны.

— А тебя за это не посадят в тюрьму? — встревожилась Хетти. — Честно-честно?

Ивлин с вызовом взглянула на нее.

— Честно, — ответила она. — Не хочу и не попаду. А вообще у меня и сейчас нет свободы, так что нечего терять.

— Однако! — воскликнул Тедди. — Неужели все настолько плохо?

— Да, — подтвердила Ивлин. — Именно. Целиком и полностью.

И Хетти вдруг стало страшно.

Прерванные речи

Мисс Сильвия Панкхёрст выступала в общественных купальнях Бау. Событие было далеко не рядовое. Неделей раньше мисс Панкхёрст выпустили из тюрьмы, чтобы она оправилась от последствий голодовки. Срок ее временного освобождения уже истек, арестовать ее могли в любой момент, и это придавало всему предприятию особую дерзость.

Купальни Бау были переполнены. Обнародовали список суфражистских ораторов, в толпе распространялись слухи о мисс Панкхёрст. Придет ли она? Снаружи у купален дежурила конная полиция, наблюдая за всеми участницами. Если она и вправду придет, ее арестуют снова.

Аудиторию составили в основном женщины — преимущественно представительницы рабочего класса из Ист-Энда. Другая девочка застеснялась бы, но Мэй излишней застенчивостью не страдала. Ощутимо пахло потом и человеческим телом. Повсюду перешептывались слушательницы:

— Так она придет?

— Не придет. Ее только на прошлой неделе выпустили.

— Все равно придет. Как всегда.

— А она здесь, вы не знаете?

— Если здесь, мы наготове.

Все и впрямь были наготове. Женщина, которая произнесла эти слова, многозначительно стукнула своей тростью об пол, и Мэй с изумлением вдруг поняла, что это не просто трость, а крепкая деревянная дубинка. И у стоящей позади нее женщины была такая же. В сердце Мэй шевельнулось что-то отдаленно похожее на страх, но потом она поняла, что душевление. Она толкнула мать и указала на трости.

— Как думаешь, они будут драться с полицейскими? — спросила Мэй.

Миссис Торнтон нахмурилась.

— Если будут, держись подальше, — велела она и огляделась. Полицейские не церемонились с суфражистками. — Пожалуй, не стоило нам приходить… — обеспокоенно добавила она.

Мэй огляделась. Какой-то мальчишка неподалеку глазел на них с неприкрытым любопытством.

— Будет опасно? — спросила у него Мэй.

Он вздрогнул от неожиданности и еле заметно покачал головой, словно стыдясь, что его поймали с поличным.

— Не-а. Ничего с тобой не сделается. Только не выходи наружу, пока не кончится.

Он был ровесником Мэй или чуть помладше. И она едва не подскочила от удивления, обнаружив, что это не мальчишка, а девчонка. Коренастая, с коротко стриженными каштановыми волосами, в брюках, куртке и мальчуковой кепке. Девчонка тоже была вооружена тростью, как и остальные женщины, приготовившиеся к столкновению с полицией. По телу Мэй пробежала дрожь: вокруг нее назревало что-то волнующее. Она и раньше слышала, как суфражисток называют «бесполыми» и «мужеподобными» — эти оскорбления были обычным делом, их бросали даже ее матери. Они и предназначались для того, чтобы побольнее задеть и оскорбить. А эта девчонка на самом деле была «мужеподобной».

Мало кто из подруг Мэй пользовался словом «эротика», девочкам из среднего класса вообще не полагалось иметь хоть какое-нибудь представление о сексе. Но Мэй в возрасте двенадцати лет дали подробные объяснения с помощью «Семейной медицинской энциклопедии». Однако эротизм был для нее сравнительно новым понятием, и он приводил ее в восторг. В свои пятнадцать лет Мэй находила эротику там, где никак не ожидала ее увидеть. Тысячи женщин идут маршем по Стрэнду, потрясая плакатами и распевая суфражистские песни, — это эротично. Поэзия эротична, по крайней мере хорошая, с ее силой, ритмом и красотой. Затылки девочек в школе, с их длинными блестящими волосами и лентами. Вот и от характерного для кокни выговора девчонки в кепке у Мэй по спине побежали мурашки. Это было словно знакомство. Как узнавание. «Я знаю тебя», — думала Мэй. — «Я знаю тебя».