Книга 3d, или Дела семейные - Салма Кальк

— Какие могут быть «но»? Что изменилось, Элоиза?

— Ничего. Только… — она запнулась.

— Что «только»?

— Вы действительно хотите это услышать?

— Конечно!

Она мрачно взглянула на него и выложила:

— У меня кровотечение. Уже третью неделю. Очень сильное. Мои внутренности болят, не переставая. Ну какая тут ласка, скажите? Я ничего не могу и ничего не хочу.

Он на мгновение зажмурился, потом прижал ее к себе.

— Бедная моя Рафаэлита, — он продолжал гладить ее по голове. — Как можно вам помочь, скажите?

— Да чем тут поможешь? Только хирургия, а о том и речь. Сейчас разве что правда еще выпить, — она потянулась, хотела плеснуть себе в бокал, но он перехватил ее руку.

— Сами будете себе наливать, если вздумаете пить в одиночестве, понятно? — налил и дал бокал.

У нее снова потекли слезы. Она сняла с плеч его руку, встала.

— Знаете, мне, наверное, пора спать.

Элоиза ушла к себе, бродила по спальне, переодевалась, ходила в ванную, потом попыталась лечь спать. Но спать не получалось. Она встала, отворила дверь и вернулась в гостиную. В шелковой пижаме и с заплетенными в косу волосами.

Он никуда не ушёл, крутил бокал в руках. Посмотрел на неё с интересом.

— Я подумала, что спать сейчас все равно не получится, надо выпить еще, а после уже и уснуть будет проще, — сказала она и села на диван рядом с ним.

— То есть, налить еще? — спросил он.

— Да. Наливайте.

Они выпили, после чего она сообщила ему, что он очень любезен, и вечер, несмотря не на что, удался. Потом, кажется, выпила еще. Алкоголь и усталость брали верх, спать хотелось. Но не хотелось уходить. Кажется, он всё-таки снял свою белую сорочку и сказал, что жарко. А потом она все-таки уснула. Прямо на диване. Или у него на плече?

04. О вредных привычках

* 8 *

Элоиза открыла глаза. В комнате было светло и очень солнечно, только комната была какая-то не такая. Да и не только комната… Она открыла глаза полностью и встретилась глазами с ответным взглядом. Себастьен? Она с Себастьеном? И что в итоге было вчера?

Видимо, на ее лице отразились все эти вопросы и еще некоторые другие, поэтому Себастьен поспешил сказать:

— С добрым утром, Элоиза. Я надеюсь, вам хорошо спалось?

— Монсеньор, простите меня за вчерашнее, — начала было она, но он закрыл ей рот поцелуем, а через некоторое время вежливо, но очень твердо произнес:

— Ни слова больше, Элоиза, — увидев, что она послушно замолчала, продолжил уже намного мягче: — Когда в моей постели просыпается прелестная женщина и первое, что она говорит — называет меня монсеньором и просит прощения, мне остается только пойти и застрелиться. А если эту женщину зовут Элоизой де Шатийон, я вообще теряю всякие опоры в жизни.

— Хорошо, я поняла. С добрым утром, Себастьен.

— Вот, так значительно лучше. Я вижу, у вас есть вопросы? — он озорно улыбнулся.

— Да, два.

— Озвучите?

— Гм… Сколько я вчера выпила и как здесь оказалась.

— На самом деле, выпили мы с вами немного, до второй бутылки так и не дошли. Процесс прервался, когда вы уснули, я оценил ситуацию и забрал вас к себе. Вы не внушали доверия, я не мог оставить вас в одиночестве после всего увиденного и услышанного. Видимо, вы в последнее время нечасто пьете, зато много работаете и очень, очень много думаете. Я представил, что вы проснетесь там, в своей спальне, и снова станете плакать да хоть по какому поводу, и эта мысль мне очень не понравилась. Поэтому вы здесь.

— Тогда позвольте полюбопытствовать, что именно вы увидели и услышали.

— А что вы помните?

— В том-то и дело, что ничего особенного я не помню. Помню, что ревела, помню, что рассказывала вам про операцию. Было что-то еще?

— А как же! Вы сказали мне очень много разных прекрасных слов.

— В любви вам объяснялась, что ли? — недоверчиво спросила она, сверкая глазами, и против ее воли на лицо ползла улыбка.

— К сожалению, нет, — и усмехнулся, увидев ее вздох, который не смог истолковать. — Вы очень поэтично сожалели, что ваша болезнь не позволяет вам заняться со мной любовью здесь и сейчас. Я буду хранить эти воспоминания в самой глубине своего сердца и обращаться к ним только в самые тяжелые минуты жизни. Вы весьма подробно рассказали, насколько я хорош и что именно вас во мне привлекает. Это было необыкновенно приятно, хотя я и осознаю, что в здравом уме с вас не станется мне такое повторить.

— Я обычно не рассказываю, какой вы хороший? Я глупа, безнадёжно глупа, — вздохнула она.

В самом деле, идиотка. Которой нужно напиться, не меньше, для того, чтобы рассказать мужчине её мечты, что она о нём думает на самом деле!

— Не переживайте. Все отлично. Ну, кроме ваших насущных проблем, конечно. Я терпелив и с легкостью подожду. Когда вас вылечат (а я не сомневаюсь, что вас вылечат), я приглашаю вас к себе, и мы с легкостью наверстаем все, что было упущено вчера. Хоть с коньяком, хоть без. Согласны?

— Согласна. Но это еще не скоро, увы.

— Будем ждать столько, сколько нужно. Ладно, я тоже понимаю, что сегодня не самый лучший день для такой беседы и поэтому хочу вам кое-что сказать совсем о другом, пока мы не встали.

— Скажите.

— Что бы с вами не случилось, вы всегда можете на меня рассчитывать. Ясно вам?

— Да. Спасибо. Правда, вчерашний день без вашего предложения, без театра, без ночи этой сумасшедшей дался бы мне значительно тяжелее. Я и не представляла, насколько я была не в себе. Хорошо, значит, на операционном столе рыдать не буду.

— А вам случалось? — он глянул на неё с интересом.

— О да. Представляете — лежит пациентка, вся такая приличная, ей дают наркоз, и через пару минут она начинает рыдать. И так полтора часа до конца операции.

— Что это была за операция?

— Последствия автоаварии. Давно, уже тринадцать лет тому.

— Припоминаю, вы как-то упоминали об этом. Не расскажете подробности?

— Не расскажу. Там ничего интересного, поверьте.

— Но вы знаете, чего ждать от операционной.

— Увы! Это и стало основной причиной моих страхов. Вы не знаете, сколько сейчас времени?

— Знаю. Около полудня. Вас интересует завтрак?

— Наверное, да.

— Тогда лежите и никуда отсюда не уходите, — он легко поднялся с постели, накинул халат, вышел в прихожую и, кажется, стал куда-то звонить.

Элоиза, несмотря на строгое внушение, все же встала. Выглянула в гостиную. Себастьен был где-то там, у входных дверей, разговаривал. Она не стала прислушиваться — все равно по-немецки — и проскользнула на свою половину, в ванную. Привела себя в порядок (отечное лицо пришлось долго умывать ледяной водой), переплела волосы. Потом снова вышла в гостиную.