Книга Замуж – никогда - Таня Винк

— Может, поешь? — робко спросила Аня. — У тебя тут кровь, — она коснулась пальцем своей верхней губы.

— Я не хочу есть… Дай мне перекись и вату. И зеркало…

Аня побежала в кухню и вернулась с зеркальцем в овальной пластмассовой рамке с черно-белой фотографией Зеркальной струи на обратной стороне и картонной коробкой из-под утюга, выполнявшей роль аптечки. Лекарств в аптечке было немного — несколько начатых упаковок аспирина, анальгина и димедрола, бинт, вата и стеклянные бутылочки с валерьянкой, перекисью, йодом и зеленкой.

— Спасибо, — сказала мама, не открывая глаз, — иди к себе… Дверь закрой…

Аня тихонько прикрыла дверь и, чувствуя себя как никогда нужной маме, с воодушевлением вытерла капли воды на полу в коридоре, потом вымыла пол в кухне, прополоскала тряпку, лежащую у порога, и, удовлетворенная, поставила чайник на плиту.

— Мама, ты чаю хочешь? — спросила девочка, приоткрыв дверь.

— Нет, — бесцветным голосом ответила мама.

— А я буду.

— Поешь… Колбасу возьми, сыр…

— Мама, я дедушке позвоню…

— Не надо, ты уже в школе должна быть…

— Я скажу, что простудилась.

— Хорошо, позвони, только лишнего не ляпни… — простонала мама.

Аня кинулась к телефону и набрала сначала код района, а потом дедушкин номер. Дедушка долго не подходил к телефону, и она уже собиралась положить трубку, но тут в трубке щелкнуло и хриплый голос произнес:

— Да, слушаю!

Аня невольно улыбнулась. Слышать дедушку Рому — это как на солнышке греться.

— Дедуля, это я, привет…

— Привет, моя хорошая…

— Деда, мама сказала, что у тебя хлев сгорел…

— Да, Анютка, сгорел, одни стены остались.

— Вот горе… А где теперь Клякса будет жить?

— В дровяном сарае, пока я новую крышу не поставлю. Да и тепло еще, она и на улице пожить может.

— А ты не обжегся?

— Нет, не обжегся.

— А сильно горело? — Аня вспомнила, как однажды вспыхнул большой киоск на их улице. Казалось, пылать будет долго, но огонь охватил его в считаные минуты и уничтожил задолго до приезда пожарных.

— Ну как тебе сказать? Сильно. Если бы не Рекс, не знаю, чем бы все закончилось. Это он разбудил меня, и я успел вывести Кляксу…

— Молодец Рекс!

— Ага. Он возле меня крутится, привет тебе передает.

— И ты ему передай.

— Передам. Анюта, а почему ты не в школе?

— Я простудилась. — И для подтверждения своих слов девочка так кашлянула, что у нее и вправду запершило в горле.

— Что, опять мороженое ела?

— Ага, ела, — с готовностью ответила Аня.

— Это плохо, тебе горлышко беречь надо. А мама ничего мне не сказала…

— Она не хотела тебя огорчать. Тебе и так досталось…

— Это точно.

— Деда, а чего хлев загорелся?

— Не знаю… Может, замыкание…

— Может… — задумчиво сказала Аня.

— А ты горлышко лечишь?

— Конечно! Я горячее молоко с медом пью, так что скоро все пройдет.

— Молодец. Я вам еще меда дам, мне тут привезли. И липу сушеную дам. Ладно, солнышко, мне делами надо заниматься. Я вечером позвоню.

— Хорошо, дедуля, мы будем ждать. Извини, что мама не приехала…

— Ничего, ей работать надо.

— Я по тебе скучаю.

— И я.

Аня положила трубку, прислушалась — в спальне было тихо — и пошла в кухню. Сделала два бутерброда с колбасой и села у окна. Чайник закипел, но девочка этого не замечала — она мечтательно, с легкой тревогой смотрела в окно. Она так хотела верить в то, что теперь отец с ними жить не будет и все у них наладится. Мама уже много раз просила отца оставить ее и Аню в покое, мол, давай разведемся, поступи как настоящий мужчина — уйди, но отец не хотел становиться настоящим мужчиной.

— И не мечтай, — говорил он, — я тут жил и дальше жить буду. Эта квартира не только твоя, но и моя.

Девочка в этих разговорах ничего не понимала, разве только то, что в случае развода он будет делить квартиру, но она знала, что есть документ, подтверждающий, что квартира принадлежит только маме. Однако отец плевал на этот документ и часто выпроваживал маму с Аней из дому, особенно когда напивался. Придет ночью с работы, разбудит и гонит, ни одеться, ни обуться не дает. Мама умоляет его успокоиться и лечь спать, а Аня в раскладушку вожмется, одеяло на голову натянет. Ей душно, она задыхается, но страх, что отец ее заметит, сковывает ее тело до кончиков пальцев. Вот так она и лежит, пока скандал не закончится или пока мама не сгребет ее в охапку и, сорвав с гвоздя ключи, не бросится наутек, подталкиваемая мужем в спину. Вызывать милицию бесполезно — везде дружки отца. Поначалу Аня с мамой пережидали у соседей, а потом, когда те попросили их больше не беспокоить, сидели на чердаке. По чердаку проходят трубы отопления, там даже зимой не замерзнешь. Посидят они час-полтора — этого достаточно, чтобы отец вырубился, — затем тихонько проберутся в квартиру, в Анину комнату, и уснут — Аня на раскладушке, мама на полу. Однажды они даже ночевали на чердаке, потому что отец упал в коридоре на пороге и заблокировал дверь.

Утром он уже трезв и ведет себя как ни в чем не бывало. Аня не понимает: почему так происходит? Почему ее родители ссорятся, дерутся, но не разводятся? Вон у Оли с четвертого этажа мама и папа тоже все время ссорились, а затем развелись, и теперь Олька — нормальная девчонка, а была какая-то дерганая, крикливая. Конечно, иногда отец Ани становился другим. Нет, он не превращался в добряка, он просто не замечал Аню, и она, затаив дыхание, старалась не попадаться ему на глаза, если это вообще возможно — в туалет ведь надо ходить и в кухню!

Однажды отец вошел к ней в комнату, сел на стул, улыбнулся и спросил: чего она в жизни хочет больше всего? Сердце девочки екнуло. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы ее родители не ссорились, но уже тогда она понимала, что говорить об этом не только бесполезно, но и нельзя, потому как можно схлопотать. А вообще… Вообще Аня вот чего хотела: диван вместо раскладушки, потому что на раскладушке спать неудобно, она старая и так провисла, что у Ани наутро болит спина. И еще раскладушка так сильно скрипит, что девочка просыпается от этого звука. Еще ей нужен коврик (хотя можно и без него). И новая гардина — та, которая висит на окне, чересчур короткая, и видна батарея отопления, а это некрасиво. Письменный стол тоже не помешал бы, а то на коробке от телевизора делать уроки неудобно — ноги некуда девать. Ладно, не надо письменного стола, но вот лампа настольная просто необходима… Аня перечислила все это по порядку, сбивчиво, скороговоркой, не сводя с отца мечтательных глаз. Он слушал, и его губы растягивались в улыбке. Точнее, Аня думала, что отец улыбается. На самом деле он презрительно ухмылялся.