Книга Чумовая попаданка в невесту - Ульяна Гринь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да не нужен мне никакой телёнок! — рассердилась я и двинулась в сторону частокола по настилу из досок. Ну и пусть тут стоит эта наивная простота, а я пойду сама, не маленькая.
— Да тебе даже ворота не отворят! — снова заныла девчонка, видимо, чувствуя, что я не отступлюсь. — Куда выходить без дружинников?
Но голос её догнал меня, и, оглянувшись, я увидела, как Прошка спешит следом. Вот упёртая! Всё равно сбегу, что мне худенькие девчонки!
— Что, так опасно снаружи? — я постаралась придать голосу максимально язвительный тон и фыркнула. Уж точно не опаснее, чем ходить ночью от метро до дома мимо гопников по тёмному безлюдному парку. Вот честное слово. А сейчас белый день, часов одиннадцать, наверное. Вооружённые дубинками реконструкторы мне ничем не помогут в моей прогулке с целью рекогносцировки…
Один такой, кстати, перегородил мне дорогу, правда, поклонился с почтением, но твёрдо придержал рукой:
— Боярышня Богдана, не велено выпускать без охраны.
— Мне надо, — чуть капризным тоном ответила я ему, оттолкнув кисть, спрятанную в толстой кожаной перчатке грубой выделки. Парень снова поклонился и пробурчал:
— Не велено, не выйдешь.
— И кто сказал? — я вздёрнула подбородок с вызовом, что далось мне нелегко при жмущем кокошнике и тёплом платке.
— Анфиса Акиндиновна не велела пускать. Велела глаз не спускать.
Тьфу ты. И тут тётка Анфиса… Как же мне выбраться из этого поселения? Разве что только ночью? Ведь пойдут же они спать когда-нибудь! Даже самые сумасшедшие волонтёры и реконструкторы когда-то спят. Разве не логично?
— Я же говорила, — удовлетворённо выдохнула Прошка, у которой вот очень заметно упала тяжесть с плеч. Всем своим видом она выражала обиду за недоверие, гордость за охранника, счастье, что я осталась в пределах двора. — Пойдём что ли, глянем на телёночка, а?
— Отстань! — рявкнула я в сердцах, злая на всех этих придурков. Домой хочу, блин! Не хочу здесь оставаться! Хочу вымыться, раскиснуть в горячей ванне, сожрать в одну морду целую шарлотку с клубникой, как раз акция в «Пятёрочке» рядом с домом… Поплакаться Матюше на свои идиотские приключения… Что они меня без трусов оставили… Вообще, хочу увидеть Матвея и обнять его, прижаться носом к плечу, вдохнуть запах его свитера, да чтоб на щеке отпечатался вязаный узор…
Аж взвыть захотелось. Заорать, чтобы меня услышали снаружи. Чтобы вызвали полицию, МЧС, армию, спасателей… Блин, в двадцать первом веке удерживают человека против воли в каком-то идиотском киношном городке! А я разве боюсь их? Я ничего не боюсь, меня папа воспитал так, чтобы бороться за себя и свою жизнь!
Эх, в шубе неудобно, но ладно… Я бросилась в сторону от молодца с дубинкой, мимо Прошки, прямиком к воротам, к свободе. Девчонка ахнула, парень крикнул что-то, и тут снаружи раздался странный ревущий звук. Словно… В рог трубят? В настоящий, мать его, рог. Да ещё так… Требовательно. Почему-то именно это слово в голову пришло. Спешат. Кто? Зачем? Откуда?
Охранник, стоявший на верху сложной конструкции ворот, крикнул что-то, чего я не разобрала, снаружи ответили тем же воплем, и ворота громко заскрипели, створки поехали в стороны, я на несколько мгновений увидела чистую белую равнину, утоптанную дорогу в снегу, редкие скелеты деревьев там и сям… А потом приезжие закрыли вид, я услышала, почувствовала, почти физически — лошадиный пот, запах немытых тел, запах… адреналина? Возбуждённые и в то же время усталые всадники заполнили двор, в котором до того было сравнительно тихо. Они ворвались, как завоеватели, которым не дали отпор. И в этот момент я поняла. Я осознала.
Никакой это не двадцать первый век.
Это она и есть, древняя, мать её, Русь.
А ещё я поняла, совсем краем мозга, что все эти лошади чуть не сшибли меня с ног, что дружинник вовремя оттащил меня за ворот шубы и что теперь я сижу голой жопой в снегу. И что мне, блин, холодно!
Из сугроба сразу и не вскочишь, поэтому пришлось ворочаться, извиваться, чтобы подняться на колени. Снег набился под юбки, припекая ляжки, я задрала подол, пытаясь стряхнуть его с ног, и услышала громкий смех. Прошка тут же кинулась ко мне, оправляя платье, зашипела:
— Да ты что, боярышня, совсем умом рехнулась! Смотрят же!
Блин, блин, блин! Что там делали с оголившимися девушками на Руси? Предавали анафеме? Сжигали? За что мне всё это? Чем я заслужила такой кошмар?
— Снег же! — попыталась объяснить Прошке, но та не слушала:
— Ты же боярская дочь, потерпишь! Тем более, перед таким гостем! Срам!
Я подняла глаза на ближайшего всадника. Тот не хохотал, ухмылялся, снимая перчатки с рук, а потом спешился, спрыгнув в снег. На меня полетели комочки грязи из-под его сапог, и я машинально принялась стряхивать подол шубы. Но застыла, видя, как мужчина подходит ко мне. Увидела совсем близко его лицо — смуглое, обветренное, изрезанное морщинами по лбу и у носа, услышала насмешливый хриплый голос:
— Как же ты выросла, Евдокия! А замашки детские остались.
Сглотнув, я вскинула голову и ответила сипло:
— Я Богдана.
Едва удержалась, чтобы не сказать «Яна»…
— В крещении Евдокия, язычница твоя нянька! Что же, едешь на смотрины?
Он бесцеремонно ухватил меня ледяными пальцами за щёки, повернул лицо направо-налево и цыкнул:
— Вы-ы-ыросла! Лицо не белишь, не румянишь? Зря! Была бы красавицей, а так… Чисто девка дворовая.
И отвернулся от меня, махнул рукой:
— Устраивайте лошадей и отдыхайте! Ты, накорми животину! Ты, малец, беги к воеводе, сегодня пировать будем!
Мужчина схватил своего коня под уздцы, тот фыркнул, попятился, дыша клубами пара, а приезжий засмеялся:
— Но, но, не балуй! Сейчас охолодишься.
И повел его к постройкам в глубине двора. Я дёрнула застывшую в благоговении Прошку за рукав:
— Это кто?
— Дядька твой, батюшки тваво брат. Боярин Яромир.
Она была бескрайней, эта степь. Вот так — без конца, без края, без горизонта даже иногда. Мы ехали всю ночь. Как объяснила мне Прошка, это потому что в Борках больше запасов лунного камня, который активен в тёмное время суток. А камня солнечного мало, всего несколько перстней в обозе, посему и ездить днём опасно. Всадники-то отобьются и от разбойников, и от зверья, а вот сани неповоротливые, лошади медленные, да и вообще обоз — лёгкая добыча.
Мы с девчонкой сидели в глубине вторых саней, на мягкой и тёплой соломе, в шубах, в шапках, укутанные по самые носы и накрытые медвежьим тулупом. Он был неподъёмным, давил и грел, как печка. Я спала, изредка просыпаясь от толчка полозьев на камушке льда или от свиста возницы. И, открыв глаза, видела заснеженную степь, дальнюю полосу леса и тёмные пятна лошадей. Дружинники скакали впятером: четверо по бокам и один сзади. Этого замыкающего я уже знала — именно он не позволил мне выйти из городища, а потом повалил в сугроб.
