Книга Его птичка - Любовь Попова

— Сладкий…

— Я же просил, — она вечно напоминала мне мою ненавистную фамилию «Сладенький»

.

— Ну, прости, ты последнее время совсем забыл обо мне. А куда еще податься одинокой женщине? — томно прошептала она, поглаживая мой воротник и водя наманикюренным пальчиком по стетоскопу.

Я приподнял брови в немом удивлении, стряхнул с себя её руку и уселся в кожаное бежевое кресло, взяв в руки телефон.

Естественно запароленный.

— Мне помнится, у тебя есть муж.

— Он занят.

— А я значит свободен? — вперился я в неё взглядом. Посмотрел в немое отражение маленького экрана и отложил современную игрушку на столик между креслами.

— Ну, а как же иначе, дорогой. Ты лучшее, что было в моей жизни, — театрально заявила она.

— Учитывая, что ты сама меня и поднатаскала, — съязвил я злобно, — это и неудивительно.

Она пропустила мимо ушей колкость и сделала лицо, по ее мнению, соблазнительным. Прищурила взгляд, медленно облизала губы и заправила прядь идеально уложенных волос за ухо с блестящей сережкой. Она сделала шаг вперед, но в этот момент раздался стук, и вплыла Рита с подносом.

Она оставила его на столе, и отрапортовала, что министр перенес встречу на завтра. С этим и удалилась, не забыв показать свою лучезарную улыбку. Марина лишь картинно ее изобразила и быстро села передо мной на колени.

Я видел, с какой жадностью её руки, как щупальца, тянулись к моему члену.

— Вот видишь, не все зависит от меня. Ты же знаешь, стоит тебе только попросить, и я все для тебя сделаю.

Продолжение про взаимные услуги не прозвучало, но я четко прочитал это в ее блядских, карих глазах. Пришло вдруг осознание, что я устал быть управляемым.

Проект лаборатории мой и, по сути, этот грант мог достаться любой больнице, в которой я бы работал. И там бы был нормальный руководитель, хотя и здесь такой был. Раньше.

Я резко наклонился и схватил её за обильно политые лаком волосы. Ощущение было не из приятных. Я сжал затылок Марины и притянул к себе.

— Ты такая хитровыебанная. Хочешь и конфетку съесть, и к стоматологу не попасть. Я задолбался кормиться твоими завтраками. Я уже восемь лет гну здесь спину и больше не собираюсь поддаваться твоим провокациям. Если завтра не будет подписанной бумаги, я сваливаю.

Глава 4. Если бы я знал...

— Ты не уйдешь! — сверкнула она глазами и облизалась от того напряжения в теле, которое вызывали моя близость и грубость.

— Проект мой, грант достанется мне в любом случае. А твоя больница многое потеряет. Тебе пора понять, что я давно не сладкий мальчик и не тебе решать с кем и когда мне трахаться. Поняла? — я дернул за волосы сильнее.

Сука.

— Конечно, конечно. Завтра все будет.

Я посмотрел на её влажные губы и вспомнил про долгое воздержание и неуместные желания к молоденькой пациентке.

— Пожалуй, я могу уделить тебе немного внимания, раз твои любовники нагоняют на тебя тоску, — прошипел я ей в лицо, доставая колом стоящий член из форменных брюк. — Открой рот, Марина.

Она широко распахнула глаза в предвкушении, но далеко не так широко, как губы, которыми мигом обхватила головку.

Сосала Марина, конечно, отменно, но если закрыть глаза, всегда можно представить кого-то другого, кого-то столько же невинного, насколько порочна эта женщина.

Кончил быстро и почти без удовольствия, сняв часть напряжения, настигшего меня внизу рядом с Синицыной. Вот это странно. Кончать в узкое горло одной, а представлять другую.

Спустя еще несколько минут, промыв член от слюны и спермы, и отмахнувшись от навязчивой дамочки, я поспешил в операционную. Там лежала девушка, красота которой затмевала даже мою первую школьную любовь.

Я не запомнил даже её фамилии, зато не забыл, как именно в тот год меня соблазнила Марина, а еще через год всплыла информация о любовнике матери. Что-то тогда сломалось во мне. Иллюзия счастливой семейной жизни была погребена под массивными завалами лжи и похоти.

Все мысли о прошлом одним духом снесло настоящее.

Стерильная операционная, персонал в форме, маски и приборы, по которым определяются жизненные показатели пациента. Здесь не осталось места для проблем, страхов или похоти. Это был мой мир, и в этом мире сегодня гостила нимфа.

Девушка лежала неподвижно, словно спящая царевна под стеклом в ожидании поцелуя. Её губы дрожали, а по щекам катились крупные слезы.

Я натянул перчатки, кивнул анестезиологу. Тот уже вливал нужный раствор в капельницу и посмотрел в глаза Синицыной. Это была стандартная процедура перед операцией — разговор помогал пациенту расслабиться, а врачу напомнить, что он не патологоанатом.

Синицына бросила взор на меня и широко раскрыла глаза, оглушив меня улыбкой.

Полегче, мы же не в спальне.

— Как вы себя чувствуете?

— Чудовищно, — захрипела она не своим голосом, а лицо подернулось сонливостью. — Чистка желудка — ужасная вещь, гадкая, но… я так рада вас видеть.

— Так нужно, — самым обстоятельным тоном успокаивал я, про себя усмехнувшись.

Я понял, что анестезия начала действовать, вводя девицу в некое маревое состояние, близкое к опьянению. Теперь она будет откровеннее, чем в сознании. — Сейчас вы заснете, а проснетесь уже здоровой.

— Вы такой интересный, самый прекрасный — как эльф из Властелина колец, — мечтательно улыбалась она, и я больше всего на свете хотел, чтобы она перестала волновать меня этим простым движением губ.

Я вскользь взглянул на открытые участки тела, которые уже смазывали раствором и ожидаемо услышал всхлипы.

Я подметил смешливые взгляды медсестер. Их всегда потешали резкие смены эмоций, у подверженных анестезии, пациентов.

— Я пропущу посвящение, — тем временем уже в голос рыдала Синицына. — Танька будет танцевать вместо меня!

Я сдержал смех и увидел условный знак грузного Владислава Богатырева.

— Считаем до десяти и можно начинать.

А я наклонился к уху девушки, слыша, тот же ненавязчивый аромат и зашептал:

— Я уверен, никто никогда не сможет с тобой сравниться. Отнесись к этому, как к очередному препятствию, через которое нужно перепорхнуть.

Я отпрянул, когда слезы явственно сменились притягательной натуральной улыбкой, а Синицына всхлипнув, произнесла:

— Мне так папа говорил когда-то. Спасибо, Роман Алексеевич, с вами мне ничего не страшно.

Мысль о сравнении с отцом была крайне неприятной. Захотелось наглядно доказать нахалке, насколько далеки мои чувства от родственных. Хорошо бы наедине. Обнаженными.