Книга Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки - Ольга Иконникова

Но как в медицинском учреждении могли не заметить ненормальность одного из своих врачей? Или он тогда был уже слишком большим авторитетом, чтобы кто-то осмелился хоть в чём-то его подозревать?

— Кому ты отдал нашу дочь? — вскакивает с дивана папа.

Кажется, его мысли двигаются в том же направлении, что и мои.

— Именно это я и пытаюсь объяснить! — рявкает старший Закревский. — Но вы не даете мне сказать ни слова! Я отдал ее графу Кириллу Александровичу Закревскому!

— Он так и сказал, что он — граф Кирилл Александрович? — осведомляется мама.

— Да, — не замечая издевки в ее голосе, кивает академик.

— И ты ему поверил? — папа ощупывает дядю внимательным взглядом — наверно, пытается понять, к какой категории тот относится — буйно или тихо помешанных.

— Если бы в твоем кабинете из ниоткуда вдруг появился мужчина с военной выправкой в одежде времен Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года, ты бы тоже ему поверил.

Мама впивается длинными пальцами в подлокотник дивана.

— Это произошло уже после рождения Наташи?

— Да, конечно.

— Но в тот же день? — снова спрашивает она.

А он снова подтверждает:

— Да, именно в тот. Поздно вечером.

— К тому времени вы уже отметили рождение племянницы с коллегами по смене? — уточняет она.

Он краснеет — впервые за время нашего разговора.

— Какое это имеет значение? Да, мы выпили бутылку шампанского. Но если вы думаете, что я поменял детей, будучи в пьяном угаре, то вы ошибаетесь. Да я употребил всего полбокала.

— Допустим, — нетерпеливо соглашается папа. — Но неужели ты не удивился, когда в твоем кабинете появился незнакомый человек с ребенком? Ведь граф был с дочерью, насколько я понимаю?

Дядя встает, подходит к бару и достает бутылку красного вина и четыре бокала. Кажется, он считает меня достаточно взрослой.

— Не смейте пить! — выкрикивает мама, и он едва не роняет бутылку.

— Лариса права, — папа отбирает у него и вино, и бокалы. — Мы не хотим слушать пьяный бред.

Академик грустно вздыхает, но не протестует.

— Да, его сиятельство был с дочерью. Да, я удивился. Я даже хотел позвать охрану. Но он убедил меня не делать этого. Можете считать меня сумасшедшим, но я сразу поверил ему — сразу, как только он сказал, что он — граф Закревский. В отличие от вас, я неплохо знаю историю нашего рода и видел несколько портретов Кирилла Александровича. Мужчина, появившийся в моем кабинете, был очень на него похож. К тому же, он не вошел в кабинет через дверь или через окно. Это вы в состоянии понять?

— И как же он переместился из девятнадцатого века в двадцать первый? — спрашиваю я. — Или он не посчитал нужным это объяснить?

— Я его не спрашивал. Он был ранен и очень слаб — я видел это. Ему было трудно говорить. К тому же, он торопился переместиться обратно — боялся, что закончится действие какого-то кристалла. Да какая разница? — сердится дядя Никита. — Он появился в кабинете внезапно и так же внезапно исчез.

— После того, как вы отдали ему нашу новорожденную дочь? — всхлипывает мама. — Как вы могли? Даже если допустить, что всё, что вы нам сейчас наболтали, — правда, то вы должны были как минимум посоветоваться с нами. Или вы считаете, мы не имели права это знать?

Академик с тоской посмотрел на бутылку вина, которую папа так и оставил на серванте.

— Счет шел на секунды, Лариса! Мне и без того пришлось потратить немало времени, чтобы принести маленькую Наташу к себе в кабинет. С кем я мог посоветоваться? Ты уже спала, к тому же тебе нельзя было расстраиваться. А мой племянник уже уехал из роддома. Я поверил графу безоговорочно. Речь шла обо всей нашей семье. История рода Закревских могла измениться из-за того, что граф не успел бы вернуться с ребенком в прошлое. Это вы в состоянии понять? Если бы маленькая графиня погибла, то Закревских не было бы вообще! Да-да, ни меня и ни твоего мужа тоже не было бы! К тому же, я не думал, что подмена потребуется на целых восемнадцать лет. Я надеялся, что графу хватит сил, чтобы нейтрализовать своих врагов — тогда обратную замену можно было бы совершить, пока девочки находились во младенческом возрасте. Но, как впоследствии мне удалось выяснить (нашел об этом информацию в интернете), граф скончался от полученных ран через несколько дней после рождения дочери.

Оглушительно громко тикают старинные часы на стене. Наверно, было бы слышно, как летит по комнате муха — если бы вдруг той удалось пробраться в стерильно чистую квартиру академика.

— Послушайте, Никита Степанович, — мягко, дружелюбно (кажется, именно так нужно разговаривать с умалишенным?) обращается к нему мама, — а можно ли нам получить список тех девочек, что родились в вашем роддоме в тот же день, что и Наташа? Не то, чтобы мы не поверили вашей истории, но хотелось бы учесть и другие варианты.

Закревский-старший вздыхает. Он не выглядит рассерженным или обиженным. Он выглядит разочарованным.

— Я понимаю, в это трудно поверить. Но прежде, чем мы обсудим другие варианты… Да-да, я готов предоставить вам нужный список. Но это пустая трата времени. Среди тех девочек вы не найдете свою дочь.

Папа бросает на дядю негодующий взгляд.

— Ну, если принять за основу твою версию, то у нас вообще нет шансов найти свою дочь, не так ли? Граф мертв уже более двух столетий, а кроме него, как я понимаю, обратно поменять девочек никто не может. Так что, извини, но мы всё-таки попробуем поработать над другими вариантами. Если понадобится, привлечем прессу — газеты, телевидение. Наверно, за этим последуют служебные, ведомственные проверки. Но ты сам виноват.

Академик даже не спорит. Он поднимается с кресла, идет к большому сейфу, который скрыт книжными полками.

— Я хочу показать вам одну картину. Я купил ее несколько лет назад, когда скрупулезно собирал любую информацию, касающуюся прошлого нашей семьи. Я заплатил за нее огромные деньги, но она того стоит. Я консультировался с несколькими экспертами — она написана в первой четверти девятнадцатого века. Сведения об этой картине есть в архивах нескольких музеев. В ее подлинности можете не сомневаться.

Он достает из сейфа картину средних размеров, завернутую в мягкую фланелевую ткань. Мы втроем следим за каждым его движением как завороженные.

Он разворачивает ткань и поворачивает картину передом к нам.

Хорошо, что я сижу, потому что я чувствую дрожь во всём теле. Тошнота подкатывает к горлу, становится трудно дышать.

Мама ахает, папа подается вперед.

Мы смотрим на мой портрет.

Девушка на картине изображена анфас. Она в красивом голубом платье с кружевным лифом. Ее каштановые волосы уложены в замысловатую прическу. На тонкой руке, держащей белую розу, красивый браслет с несколькими довольно крупными сапфирами. В ушах — такие же сапфировые серьги.