Книга От любви с ума не сходят - Ольга Арнольд

- Ах, да… - У Вахтанга не было четкого представления о моей семейной жизни, как, впрочем, и у меня самой. Наверное, он чувствовал, что все не так гладко, как это пытались представить мои родители. Впрочем, как хороший психолог (а он слегка видоизменил семейную традицию, став не врачом, а психологом), он не пытался лезть ко мне в душу.

Я понимала его озабоченность: бабка Варя могла вывести из себя кого угодно, и жертвовать для нее куском своей жизни, зная, что ее квартира потом достанется чужому дяде, мог только святой.

Переубедить же бабку было невозможно. Хотя, вполне вероятно, если бы за ней ухаживали я или моя мама, она переписала бы завещание на другую ветвь семьи.

Вместо того чтобы поставить точку, я поддержала разговор:

- Но, предположим, обстоятельства изменятся - чем ты мне тогда подсластишь мой благородный поступок? Я имею в виду - как сейчас в Москве в плане интересной работы? Я говорю только гипотетически, - добавила я, опасаясь возбудить в нем ложные надежды. Но его глаза все равно загорелись:

- А чего бы ты хотела?

- Я хотела бы работать там же, где и Аля. Это возможно?

У Вахтанга, хоть он и не врач, тем не менее обширные связи в медицинском мире. Но в данном случае связи были не нужны - то, что двенадцать лет назад, когда Александра переехала в Москву, было уникальным лечебным заведением, и устроиться на работу туда можно было только чудом или по блату, теперь превратилось в ординарное отделение, где работали самые ординарные врачи - те, кто еще мог себе позволить служить за госбюджетную зарплату или не нашел ничего лучшего, энтузиасты уже практически вымерли. Так что с этим проблем не будет, ответил мой двоюродный брат и добавил:

- Ты уверена, что тебе это действительно надо?

- Что именно?

- Повторить в малейших деталях то, что делала до тебя старшая сестра?

Мне знаком был взгляд, которым он меня окинул - именно так, клинически, я смотрю на своих пациентов. Я спокойно ответила:

- Уверяю тебя, дело вовсе не во Фрейде. И потом, я ведь только спросила. Я ищу запасной вариант - на всякий случай. У нас с Виктором пока все в порядке.

Вахтанг глубокомысленно хмыкнул, но не стал меня ни о чем спрашивать. Если я не хочу говорить, значит, не хочу.

И ежу понятно, что когда все в порядке, о запасных вариантах не заботятся. Витя редко бывал со мной в Москве, и я не знала, что Вахтанг думает по его поводу - да и не хотела знать, по крайней мере, в тот момент.

Как-то так вышло, что мы с мамой на этот раз задержались в Первопрестольной на майские праздники. Мне некуда было торопиться - Виктор уехал в командировку на Кубу, - а отец поспешил к нам присоединиться - он не любил оставаться без мамы больше чем на день. Глядя на то, как они оба радуются встрече, я поняла, что тянуть с разрывом дальше не стоит - я-то была счастлива, что Витя далеко.

Первого мая мне пришлось поехать в центр, чтобы передать какую-то рукопись московскому аспиранту Ручевского. Мы с этим незнакомым мне молодым человеком договорились встретиться на Пушкинской в центре зала. Аспирант опаздывал; я, как идиотка, стояла, подпирая колонну, и смотрела на проходящих мимо улыбающихся людей; почти у всех женщин были в руках цветы. Я ожидала увидеть юношу, но ко мне подошел мужчина примерно моих лет или чуть старше, темноволосый и кареглазый; он щурился, так что я сразу определила, что он близорук, но почему-то не носит очки. Глядя на него, я забыла про накопившееся во мне за эти пятнадцать минут раздражение. Он так чудесно улыбнулся, извиняясь!

- Я, как вы уже поняли, тот самый Володя, который совершенно непростительно опоздал… Я не буду перед вами оправдываться. Но, может быть, вот это искупит мою вину, - и он протянул мне розу, чудесную свежую розу, ярко-карминного цвета; она очень подошла по тону к моей блузке. Мне стало сразу как-то легко и свободно.

Виктор все время дарил мне цветы, огромные букеты - ему это ничего не стоило - и я удивилась, что одна какая-то несчастная роза произвела на меня такое действие.

- Я прощаю вас, - милостиво бросила я, улыбнувшись в ответ.

Молодой человек хотел еще что-то сказать: может быть, ему захотелось задержать меня, может, пригласить меня куда-нибудь с ним пойти - но я повернулась и, послав ему воздушный поцелуй на прощание, пошла к выходу. С розой в руках я ощущала себя такой же веселой и довольной жизнью, как и окружавшие меня люди.

Я вышла на Пушкинскую площадь; меня поразило то, как нарядно выглядела толпа, над которой реяли блестящие расписные воздушные шарики. «I love you» - прочла я надпись на шарике в виде сердечка, который тащила за собой одна совсем юная особа в чистеньких джинсах. Казалось, все москвичи в этот день любили друг друга; хотя Тверской бульвар и был заполнен людьми, никто не толкался, и я не заметила ни одного недоброго лица. Мужчины не пытались познакомиться, не навязывались, а просто мне улыбались. Какие-то юноши, похожие на панков, которые шли мне навстречу, посторонились, чтобы меня пропустить, и поздравили меня с праздником; я даже запнулась от удивления, прежде чем ответить им тем же.

Да, Москва уже больше не походила на большую деревню, знакомую мне по прежним наездам. И к тому же она была чистой - целые отряды уборщиц в желтых жилетках рассекали толпу, заметая материальные следы, оставленные веселящимися гражданами. Я ушла с чересчур оживленного бульвара и свернула в ближайший переулок; мне хотелось побыть одной и подумать. Да, такая Москва мне нравилась - как ни кощунственно это звучит в устах коренной петербуржанки, она мне нравилась чуть ли не больше, чем северная столица.

Я шла по какому-то прилегающему к Арбату переулку, любуясь свежепокрашенными, как будто только что вымытыми фасадами старых зданий, когда услышала негромкие слова:

- Какая прелесть!

Я обернулась: на противоположном тротуаре стояли двое пожилых мужчин, слегка подшофе, и смотрели на меня. Я, как и всякая нормальная женщина, люблю комплименты и потому улыбнулась в ответ.

Тогда тот, что постарше, сказал:

- Вот это походка! Девушка, а девушка, вы умеете делать книксен?

Меня почему-то не удивила абсурдность вопроса.

- Да, конечно, - ответила я и опустилась долу не в книксене - нет, в самом настоящем придворном реверансе, к их вящему удовлетворению.

Так началась для меня Москва - с книксена. В этот момент я окончательно решила, что столица - это тот город, где я буду жить.

* * *

Но решить - это одно, а заставить другого человека смириться с твоим решением - совсем иное. Витя никак не хотел меня отпускать. Он просил, умолял, даже подкупал; он действительно не понимал, чего мне не хватает, но на всякий случай обещал измениться. Мое решение он посчитал обычным женским капризом - ведь нам так хорошо вместе! (И в определенном плане нам действительно было хорошо: Виктор отнюдь не страдал распространившейся среди наших бизнесменов болезнью, и в сексе мы друг друга более чем устраивали.) Я дала слабину; я согласилась пожить с ним еще немного. Я даже съездила с ним на две недели на курорт в Испанию; конечно, в этом был с моей стороны и расчет: я прекрасно понимала, что в моей новой жизни мне будет не до отдыха за границей.