Книга Сила шести - Питтакус Лор

Я качаю головой.

— Я не вполне уверен. Понимаешь, это был и сон, и не сон. Думаю, это были видения — видения о них. Мы должны были сразиться, но я был слишком слаб, сбит с толку или что-то еще, не знаю.

Я смотрю на Сэма, который глядит на экран телевизора и хмурится.

— Что?

— Дурные новости, — он вздыхает и качает головой.

— Что? — Я сажусь и протираю сонные глаза.

Сэм кивает в сторону телевизора. Я оборачиваюсь и вижу, что всю левую половину экрана занимает мое лицо, а правую — портрет Генри. Рисунок совсем не похож: у лица резкие черты и оно совершенно изможденное. Здесь Генри выглядит на двадцать лет старше, чем есть на самом деле. Или был.

— Как будто было недостаточно рассказать об угрозе национальной безопасности и терроризме, — говорит Сэм. — Теперь они предлагают вознаграждение.

— За меня? — спрашиваю я.

— За тебя и за Генри. Сто тысяч долларов за любую информацию, которая приведет к поимке тебя и Генри и двести пятьдесят тысяч долларов, если кто-то сам поймает любого из вас, — говорит Сэм.

— Я ухожу от погони всю свою жизнь, — говорю я, потирая глаза. — Какая мне разница?

— Ну, я-то не бегал, а они предлагают награду и за меня, — говорит Сэм. — Ты не поверишь, жалких двадцать пять кусков. Я не знаю, насколько хорошо я умею скрываться. Никогда не приходилось этого делать.

Осторожно, потому что тело еще немного онемевшее, я подвигаюсь. Сэм сидит на другой кровати, обхватив голову руками.

— Но ты ведь с нами, Сэм. Мы тебя прикроем, — говорю я.

— Я не волнуюсь, — отвечает он себе в грудь.

Сэм, может, и не волнуется, а я волнуюсь. Я покусываю губы, раздумывая, как я смогу без Генри обеспечить Сэму защиту, а себе и Шестой сохранить жизнь. Я поворачиваюсь к Сэму, который пребывает в таком стрессе, что готов прогрызть дыру в своей черной футболке NASA.

— Послушай, Сэм. Я бы хотел, чтобы Генри был с нами. Не могу даже выразить, как бы я этого хотел — и по очень многим причинам. Он не только хранил меня, когда мы бежали из одного штата в другой, но он к тому же еще столько знал о Лориен и о моей семье. И еще у него была эта поразительная выдержка, которая так долго нас выручала. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь делать то, что делал он, чтобы обеспечить нам безопасность. Ручаюсь: если бы он был рядом, он бы не позволил тебе уйти с нами. Он бы ни в коем случае не позволил подвергать тебя такой опасности. Но послушай, ты здесь, так уж получилось, и я обещаю, что не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Я хочу быть здесь, — говорит Сэм. — Это самое крутое, что когда-либо происходило в моей жизни. — Следует пауза, и потом он смотрит мне в глаза. — К тому же ты мой лучший друг, а у меня никогда не было лучшего друга.

— У меня тоже, — говорю я.

— Вы еще обнимитесь, — иронизирует Шестая. Мы с Сэмом смеемся.

Мое лицо все еще на экране. Телевидение показывает фотографию, которую сделала Сара в мой самый первый день в школе, в день, когда мы впервые встретились. У меня неуклюжий и неловкий вид.

Правая сторона экрана теперь заполнена небольшими фотографиями пятерых людей, в убийстве которых нас обвиняют: это трое учителей, тренер мужской баскетбольной команды и школьный уборщик. Потом появляются кадры разрушенной школы. Она действительно разрушена — от правой части здания осталась лишь куча развалин. Потом следуют интервью с жителями Парадайза, и последней появляется мама Сэма. Она плачет и, глядя прямо в камеру, отчаянно умоляет «похитителей»: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, верните мне моего ребенка живым и здоровым». Я уверен, что у Сэма от этих слов внутри что-то переворачивается.

Следом идут сцены похорон на прошлой неделе и траурного зажигания свечей. На экране промелькнуло лицо Сары, она держит свечу, и по ее щекам текут слезы. У меня подступает комок к горлу. Я бы все отдал, чтобы только набрать ее номер и услышать ее голос. Я страдаю при мысли, каково ей сейчас приходится. Видео, показывающее, как мы покидаем горящий дом Марка — с этого видео все и началось, — выплеснулось в Интернет. Меня обвиняли в этом пожаре, но Марк поклялся, что я был ни при чем, хотя если бы использовал меня как козла отпущения, то снял бы все подозрения с себя.

Когда мы покинули Огайо, разрушенную школу сначала отнесли на счет случайного торнадо. Но потом спасатели прочесали развалины и сразу обнаружили все пять трупов: они лежали в нетронутой битвой комнате на равном расстоянии друг от друга — и без единой раны. Аутопсия показала, что они умерли от естественных причин, не было ни травм, ни каких-либо следов наркотиков. Кто знает, как все было на самом деле. Когда один из репортеров услышал, что я выпрыгнул из окна директорского кабинета и бежал из школы, а потом мы с Генри пропали, он написал статью, в которой во всем обвинил нас. Остальные с готовностью подхватили идею. А когда недавно обнаружили нелегальную аппаратуру Генри и несколько оставленных им фальшивых документов, общественное возмущение только возросло.

— Теперь нам надо быть очень осторожными, — говорит Шестая, сидя у стены.

— Еще осторожнее, чем сейчас, когда мы торчим в номере убогого мотеля с задернутыми шторами? — спрашиваю я.

Шестая возвращается к окну, чуть отодвигает одну из штор и выглядывает. Пол рассекает луч солнечного света.

— Солнце зайдет через три часа. Давайте уедем, как стемнеет.

— Слава богу, — говорит Сэм. — Сегодня будет метеоритный дождь, и мы сможем его увидеть, если поедем на юг. К тому же, если я еще минуту пробуду в этом грязном номере, я просто свихнусь.

— Сэм, ты свихнулся, еще когда мы впервые встретились, — шучу я. Он бросает в меня подушку, которую я отбиваю, не поднимая руки. При помощи телекинеза я кручу подушку в воздухе, а потом швыряю ее, как ракету, в телевизор, и он гаснет.

Я знаю, что Шестая права, и нам надо двигаться. Но я удручен. Кажется, что пути не видно конца, что нет такого места, где мы были бы в безопасности. С краю на кровати, согревая мне ноги, лежит Берни Косар, который, по-моему, ни разу не отходил от меня с тех пор, как мы покинули Огайо. Он открывает глаза, зевает и потягивается. Он смотрит на меня и при помощи телепатии дает понять, что тоже чувствует себя лучше. Почти все маленькие раны, которые покрывали его тело, затянулись, и большие тоже успешно залечиваются. У него наложена шина на сломанной передней лапе, и еще несколько недель он будет хромать, но на вид почти как прежний. Он слегка виляет хвостом и кладет лапу мне на ногу. Я подтягиваю его к себе на колени и почесываю ему брюхо.

— Ну что, приятель? Готов убраться из этой дыры?

Берни Косар бьет хвостом поперек кровати.

— Так, куда двинемся, ребята? — спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит Шестая. — Предпочтительно куда-нибудь в теплые края, чтобы выбраться из зимы. Мне поднадоел этот снег. Но еще больше мне не нравится, что мы не знаем, где остальные.