Книга Владыки Земли - Сергей Волков

Луня подхватил с лавки свои вещи и решительно шагнул к выходу из клетушки, а за его спиной у неподвижно сидящего возле очага человека вдруг дернулась рука и орехи с веселым стуком раскатились по каменному полу. Но Луня этого не увидел…

* * *

Шыка и Зугура Луня нашел у Главного Очага, что горел в конце Большой пещеры, у ног Мокоши. Волхв и вагас разулись, поставили катанки и меховые липты ближе к огню — сохнуть, а сами не спеша ели деревянными долблеными ложками похлебку из большой глиняной мисы, заедали ломтями свежего жита, да отрезали от здоровенного шмата розоватое сало.

— Как Мочаг? — спросил Шык. Луня молча разулся, поставил сушиться свою обувку, подсел к столу, кивнул наконец:

— Ничего, дяденька, жив, хвала Роду. А в остальном — все также…

Путники молча ели. Шык с Зугуром, уже насытившиеся похлебкой, жевали сало с житом, а Луне пододвинули мису — давай, мол, после холодов горячее да жидкое, из мяса сверенное — само то, что надо.

Появившаяся у стола старуха принесла кувшин с травяным настоем, плошку с блинками, залитыми медом, подхватила опустошенную Луней мису и ушла. Путники поели блинков, и Шык встал:

— Блага дарим столу этому и хозяйкам его заботливым и хлебосольным! Будьте здоровы, бабушки, зело вкусен и сытен был обед наш!

Из полумрака выступила, словно соткалась из воздуха, Незванна, покивала, хехекнула:

— Знаешь, Шык, чем баб улестить — стряпню похвалишь, и баба тает уже. А если скажешь, что она еще и красавица писанная, так она вообще поплывет, замлеет от радости…

— Так, а отчего не сказать. — усмехнулся Шык: — Скажу: таких красавиц, как у вас тут, в Лысой горе, отродясь встречать мне не приходилось! А то, что красивы вы не обликом внешним, а душой своей, так это дела не меняет!

Незванна покивала, мол, услыхали мы слова твои, волхв, а потом махнула рукой:

— Пора к омуту иттить, Стана там уже, и другие тож.

К пещерке, где находился омут, вела извилистая и тесная нора, вроде той, по которой Луне за драгоновой смертью идти пришлось. Рослый Зугур еле-еле продирался через прихотливые изгибы норы, обдирая плечами покрытые плесенью камни стен. Наконец добрались.

Луня увидел почти круглую пещеру, в центре которой располагался Мертвый омут, словно вбил кто в каменный пол бочку с черной водой, вбил по самый край. Вот только не было, Луня знал, у той бочки дна…

Над мертвой водой курился желтоватый в свете лучин дымок, завивался спиралью и уходил вверх, в сереющее маленьким пятнышком сквозь пролом в горе где-то далеко наверху небо. Здесь, у Мертвого омута, Седые вверяли души свои Алконосту, творили обряды, приносили жертвы. Сюда же приводили тех, кто желал с вещуном поговорить, будущность узнать. Не всех приводили, разборчивы были старухи, но вот их — привели…

Седые стояли вдоль стен, закутанные в серые шерстяные платки, Луне даже показалось, что это не живые люди, а идолы, накрытые покрывалами. Чей-то заунывный голос тянул чаровную песню:

…И закрылися очи ясные,

Очи ясные, зоркоглядные.

Перестало тут биться сердушко,

Опустилися белы рученьки.

Пал на земь сыру славен Стра, яр вой,

Муж среди мужей, Пера-бога сын.

И душа его белой зирочкой

Понеслась отсель в небо дальнее,

Понеслася она в небо дальнее,

Запредельное, заповедное.

Там встречал ее Алконост-Вещун,

Алконост-Вещун, Зирок проводник.

Брал он зирочку Стра Перовича,

Брал за крылушко белоперое.

«Ты скажи-скажи, зирка-зирочка,

Что за жизнь была у тебя внизу?

Коль забыла ты чтить богов людских,

Коль губила ты жизни людские,

Полетишь тогда ты в далекий путь,

Вкруг земли большой, в пекло Ныево!

Ну, а коль жила по укладу ты,

Улетишь тогда в светел Ирий-сад,

Там среди других предков родовых

Будешь жить всегда светло-благосно!»

Отвечала тут зирка-зирочка:

«Я богов людских чтила истово.

Не губила я жизни людовы,

А губила лишь погань лютую,

Защищая род, землю-матушку,

Защищая жен, малых детушек!»

Как взъяриться тут Алконост-Вещун:

«Почто хочешь ты обмануть меня?!

Когда молод бы Стра свет-Перович,

Утопил же он деву в омуте!

Вся вина ее лишь в одном была

В ней любовь зажгла Лада-Ладонька!»

Отвечала тут зирка-зирочка:

«Стра свет-Перович не виновен в том!

Замышлял та девка бесстыжая

Извести жену Стра свет-Перовича,

Извести его малых детушек,

И самой возлечь возле мужа Стра!

Вот за то ее темной ноченькой

И пустил он в омут на реченьке,

А теперь же ты, Алконост-Вещун,

Навсегда сгубить хочешь зирочку!»

Не задумался Алконост-Вещун,

Ни на миг един не замыслился.

Он повел крылом и сказал тогда:

«То, что дева та неразумная

Сотворить хотела ужасное,

То ее вина, ей за то платить,

И она расплатилась уж — смертушкой.

А вот зирочка славна мужа Стра

За СВОЮ вину в пекло Ныево

Станет путь держать, вкруг земли лететь,

Чтобы сгинуть там в веки вечныя!»

Так сказал-пропел Алконост-Вещун,

Затворил небеса недолетные,

И помчалася зирка мужа Стра

Прямо в жар-огонь пекла Ныева…

Былинная песнь кончилась. Луня уже слышал ее раньше, но тут невольно еще раз подивился той необъяснимой прихотливости, с которой устроен мир за то, что хотел сделать один человек, потом расплачивается другой. А вот если бы не убил Стра свет-Перович воспылавшую к нему любовью деву, она извела бы его жену и детей — и поплатилась бы за это посмертием своим, зато земную жизнь провела в любви и счастии. В былине же все случилось наоборот…

Тут один из завернутых в ткань идолов у стены зашевелился, выступил из полумрака на свет, и Луня узнал Стану.

— Не передумал ли, Шык? — спросила она, обращаясь к волхву: — Готов ли? С Алконостом говорить, сам знаешь, непростое дело…

— Не передумал, бабушка. — твердо сказал Шык: — Поганств подлых сроду я не делал, а уж если что другое в жизни моей Алконосту не глянется, так тому и быть, пусть сам решает.