Книга Элеанор Ригби - Дуглас Коупленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах, простите. Никогда не задумывалась. Впрочем, я тоже всегда считала, что, кроме будничной, обыденной личности, где-то в нас скрыто большое крысиное гнездо бессознательного.
— Забавно. А почему так мрачно?
— Ну, если бы наше подсознание было привлекательным, мы бы не пытались его подавлять. Оно было бы на виду, как, скажем, нос. — Герр Байер, по всей видимости, счел мое высказывание за шутку, хотя я говорила вполне серьезно. — Иного послушаешь, так наше подсознание далеко, будто Северный полюс, и пока до него доберешься… Не зря же существует столько всевозможных техник психоанализа. Как знать, может, личность имеет пять или шесть слоев? А то и шестьдесят два?
— Думаю, их четыре.
— И как они называются?
— Мисс Данн, вы сами прекрасно знаете: общественное «я», личное «я» и тайное «я».
— Получается три.
—А четвертое — скрытое «я»; оно у руля, у него в руках карта дороги. Оно бывает жадное, доверчивое или исполненное ненависти. И так сильно, что даже говорить о нем не имеет смысла.
Нам подали меню, и с моих глаз словно пелена спала.
— Как быстро мы добрались до главного.
— Подозреваю, вы сами нас к нему подвели. — Собеседник улыбнулся и заказал по бокалу минеральной воды. Тут же на столе появилась красивая корзиночка с хлебом и маслом.
Чтобы замять столь обезоруживающее начало, я начала без умолку рассказывать о красотах Вены и пустилась в нудное перечисление увиденного за день. Герр Байер заметил:
— А у вас лицо разрумянилось от солнца.
После дневной прогулки щеки были крепкие, будто даже подтянулись.
— Ну, может быть, — согласилась я и добавила: — Только, по-моему, солнцу придают слишком большое значение.
— Почему вы так считаете, мисс Данн?
— А вы только представьте себе огромный шар пылающей плазмы, который виден на расстоянии триллионов световых лет. И этакая громадина удерживает около себя всего дюжину жалких камней. Мне казалось, вокруг такого колосса должно было собраться настоящее столпотворение.
— Ваш взгляд на устройство Вселенной уникален, мисс Данн.
— Пытаюсь быть реалисткой.
— В здешнем ресторане превосходное меню.
— К сожалению, оно на немецком, герр Байер. Вам не составит труда сделать за меня заказ?
— С удовольствием. Зовите меня Райнер. У вас нет аллергии на продукты?
— Нет. Но я с трудом употребляю мясо, в названии которого указано, кем оно было по профессии, до того как попасть на стол.
— Не понял…
— К примеру, печень. Или почки.
— Продолжайте.
— «Всем привет! При жизни — до того, как меня приготовили с луком, я выводила шлаки из кровотока коровы».
— А-а, намек понял.
— Сюда же относятся «сладкое мясо» и рубец.
— Что такое «сладкое мясо»?
— Зобная железа.
— А рубец?
— Желудок.
— Отлично. Что ж, тогда предлагаю «шницель по-венски». Как говорится, «в Риме поступай как римляне».
Рим. Скор он на руку, как я посмотрю.
— Райнер, вы хотите обсудить наш вопрос прямо сейчас?
— Нет-нет, ни в коем случае. Это случайное совпадение. Хотя то, что вы из-за нескольких телефонных звонков и единственной фотографии проделали такой путь, необычайно подстегивает любопытство.
— Знаете, я бы, пожалуй, поела.
— Конечно, поедим. И еще вы обязательно должны рассказать мне о своих приключениях в немецкой тюрьме.
— С чего начнем?
— Начнем с того, как вы обнаружили кусок топлива с советского спутника.
— Отлично. Это случилось в прошлый четверг…
Весь вечер я занимала его своими рассказами и должна к своей чести признать, что сотрапезник мой ни разу не зевнул. Я чувствовала себя космополиткой. Наверное, для Лесли это обычное состояние; так живет элита, и оголодавшие смакуют каждое их слово. Райнер тоже неплохо подготовился. Он знал об Уильяме и его компании и помог мне расшифровать странные происшествия первых шести часов моего пребывания во Франкфурте (тогда меня засыпали непонятными вопросами, забывая о важных, на мой взгляд, вещах).
Мы доедали шницели, когда я заметила, что времени поговорить о Клаусе Кертеце совсем не осталось. Райнер все понял по моему лицу и проговорил:
— Думаю, лучше отложить наше главное дело до завтра, мисс Данн.
— Лиз. — Я была рада, что полицейский проявил солидарность, поскольку страшно устала.
— Хорошо, Лиз. Заскочите в наш участок, и мы все разложим по полочкам. Вы ведь согласны подождать?
— Конечно.
А дальше до самого расставания мы обсуждали Вену. Райнер был гостеприимным хозяином: у меня ни разу не сложилось впечатления, будто его тяготит мое присутствие.
Около одиннадцати мы распрощались в вестибюле отеля и договорились, что я подойду в участок к одиннадцати утра.
Прежде чем попрощаться, Райнер спросил:
— Лиз, вы когда-нибудь покупали лотерейные билеты?
— Какой необычный вопрос. А вы что, их продаете?
— Нет, просто интересно. Так как?
— Нет.
— И почему же?
— Никто еще меня об этом не спрашивал, но я придерживаюсь на этот счет твердого убеждения. Вот предположим, Райнер: попадется билет, в котором совпадают все цифры, кроме одной. Представляете, какое меня постигнет разочарование? Зачем добровольно устраивать себе такую встряску, да еще платить за это деньги?
— Так я и думал. Спокойной ночи, Лиз.
— Доброй ночи, Райнер. Я вымоталась — нет слов.
На ночном столике красовалась оставленная заботливой горничной тарелочка печенья. Спокойной ночи.
Офис Райнера был серым и скучным, как все чиновничье, и даже Вена в завитках лепнины оказалась бессильна перед бюрократическим формализмом. Панельные стены, выкрашенные в синий, серый или зеленый цвет, потускнели от никотина. Прозрачные стеклянные перегородки разбивали помещение на множество конторок. Пожалуй, только отсутствие обитых тканью переборок на стенах и молчаливых плакатов, побуждающих к продуктивному труду, спасало участок от полного сходства с «Системами наземных коммуникаций». И еще сигаретный дым. Если задуматься, самое необычное в Вене не выпечка, которой здесь забито все, а сигаретный дым. Это все равно что расставить на каждом углу плевательницы. Интересно, а до чего дальше у нас додумаются — будут клеймить краской за прелюбодеяние?
Мое появление вызвало маленькую сенсацию в духе «Взгляните, вон та самая фрау, которая заблокировала франкфуртский аэродром пять дней назад».