Книга Приключения капитана Коркорана - Альфред Ассолан

Мать пришла в восхищение от этой фразы Рамы; но, сказать по правде, она постоянно приходила в восхищение от всякого слова и от всякого малейшего движения своего возлюбленного первенца.

Между тем охотники, углубившись в лес, размещались в одной густой чаще, мимо которой неизбежно должен был проходить носорог к водопою. Загонщики, громко крича, рыскали в тростниках, бросая всюду камни с целью спугнуть животное. Вдруг эти крики обратились в возгласы, в которых слышался ужас. Оказалось, что, разыскивая носорога, они своими криками разбудили спокойно спавшего громадного королевского тигра, медленно поднявшегося, расправившего все члены и рассеянно поглядывавшего вокруг себя.

Услышав шум бросаемых камней и палок, ударявших тростник, тигр громадными скачками бросился в чащу и, незамеченный Коркораном, поджидавшим носорога и державшим наготове ружье с взведенным курком, вскочил на круп его лошади, от страшной тяжести и силы натиска упавшей на землю. Так как палец бретонца был на спуске курка, ружье выстрелило, и таким образом Коркоран оказался обезоруженным, а нога его, придавленной лошадью до того сильно, что высвободить ее не удалось. Он тотчас вскричал, обращаясь к немцу:

— Стреляйте! Стреляйте же, Рускерт!

Но немец стоял неподвижно и не стрелял, хотя был вооружен, и ничто не могло помешать выстрелу.

Но в этом отчаянном положении Коркоран не потерял присутствия духа. Так как у него ни времени, ни возможности не было схватить револьвер, висевший у пояса, он прикладом ружья дал такой сильный удар по морде тигра, дыхание которого он уже чувствовал на лице, что зверь от него отскочил. Этих двух секунд достаточно было Коркорану, чтобы вскочить на ноги. Схватив левой рукой револьвер, он готовился выстрелить в тигра, уже присевшего, чтобы броситься на него. Однако бретонцу не пришлось выстрелить, так как новое неожиданное обстоятельство этому помешало.

Другой тигр, менее ростом, но красивее первого, появившись внезапно, быстрым скачком, вместо того чтобы помочь товарищу, бросился на первого тигра и, схватив за горло зубами, опрокинул на землю, терзая его так яростно, что Коркоран был поражен изумлением, а доктор Рускерт широко вытаращил глаза, приподняв свои синие очки.

Этот тигр, или, вернее сказать, эта тигрица с шелковистой шерстью, как, вероятно, уже догадался читатель, был ни кто иной, как Луизон. Что касается другого тигра, это был ее брат Гарамагриф, за которым она последовала в глубь лесов, и за которого она вышла замуж, по обычаю яванских тигров.

Очень много толковал о жестокости и свирепости тигров и господин Бюффон, естествоиспытатель, более обладавший стилем, нежели познаниями, много написал о дурном характере этих животных. Однако позвольте вас спросить, где та женщина, которая выказала бы более чести, добродетели, доброты, кротости и настоящей чувствительности, чем Луизон в настоящем случае? Что до меня касается, среди женщин и не бывало ничего подобного и не слыхал я о подобном примере. Надо добавить, что не менее изумительно и достойно уважения и сочувствия не только великодушие тигрицы, но также самоотвержение и покорность бедного тигра, ее супруга, безропотно вынесшего от своей супруги страшную трепку, которую он, говоря по совести, нисколько не заслужил, так как не знал Коркорана и никогда не был его другом.

Однако бретонец, чуть только увидел Луизон, тотчас почувствовал, что в нем с новой силой разгорелась вся прежняя нежность к Луизон. Он засунул револьвер за пояс и воскликнул:

— Луизон, моя дорогая Луизон! Приди в мои объятия!

Луизон не заставила повторить просьбу и бросилась к нему в объятия, а он, нежно лаская и целуя ее, сказал:

— Ты возвратишься со мною в Бхагавапур?

Это предложение, которое, впрочем, она неизбежно должна бы ожидать, привело Луизон в страшное смущение. Она взглянула на большого тигра, смотревшего на эту сцену с крайне унылым видом.

Бедный малый дрожал при мысли, что она его покинет.

Коркоран, поняв значение этого взгляда, воскликнул:

— И ты также отправишься с нами, страшный верзила. Итак, это дело решенное! Не правда ли?

Но тигр был безмолвен и смотрел очень уныло.

Тогда Луизон, приблизившись к нему, что-то ласково мурлыкала ему на ухо. По всей вероятности, смысл этого мурлыканья был следующий:

«Чего же ты боишься дурачок? Ты дорог моему сердцу. Ведь я же буду с тобою неразлучна?»

Тигр ворчал, или, вернее сказать, рычал:

— Это западня. Я узнаю этого магараджу. Он держал тебя взаперти, в то время когда я чуть не сутки просиживал во рву, умоляя тебя возвратиться в наши леса. Дорогая Луизон, опасайся этих предательских речей!

По-видимому, Луизон начинала колебаться. Тогда Коркоран догадался сказать:

— Ты будешь у меня совершенно свободна и распоряжаться собою как хочешь. Брось его, этого грубияна, неспособного тебя понять, а если на это ты не согласна, возьми его с собой. Я постараюсь с ним поладить, быть может, даже полюблю его ради тебя.

Трудно решить, чем бы окончились эти переговоры, если бы появление нового лица не решило окончательно этот затруднительный вопрос. Это был тигренок замечательной красоты. Он был и ростом и толщиною не более собаки среднего роста и, по-видимому, ему не могло быть более трех месяцев. Коркоран понятно сообразил, что это был сын Луизон, и воспользовался этим, чтобы решить дело в свою пользу.

Тигренок, прыжками приближаясь к матери, посматривал то на нее, то на Коркорана. Прежде всего, он, подойдя к матери, потерся об ее морду своей рыжей мордочкой и затем без изумления и без дикости всматривался в магараджу, который, взяв его на руки и нежно лаская, сказал:

— А ты, малютка, хочешь пойти со мною?

Молодой тигренок, вопросительно поглядев на мать, прочел в ее глазах нежную привязанность к Коркорану и отвечал ласками на его ласки, что тотчас решило судьбу всей семьи. Луизон, видя, что ее сын принял предложение магараджи, в свою очередь приняла его, а большому тигру ничего другого не оставалось, как последовать этому двойному примеру.

Бретонец, в восторге, что снова разыскал Луизон, уже и не помышлял об охоте на носорога и тотчас приказал дать сигнал о возвращении в Бхагавапур.

— День кончился гораздо лучше, чем я мог ожидать! — сказал он, обращаясь к Рускерту. — Была минута, когда я опасался сделаться жертвою тигра… Однако почему вы не хотели стрелять? — спросил он немца после нескольких секунд размышления. — Ведь я кричал вам, требуя, чтобы вы стреляли?

Вопрос этот, очевидно, смутил Сципиона Рускерта, но только на секунду, так как он почти хладнокровно отвечал:

— Я боялся промахнуться и убить вас вместо тигра.

— Гм… гм!.. Что-то слишком осторожно! — возразил бретонец, подумав. — Тут что-то неясно… но поживем — увидим…

Возвращение в Бхагавапур было поистине триумфальным шествием. Луизон весело прыгала, хотя супруг ее, следуя за ней, имел несколько сконфуженный и печальный вид, но зато наследник их чрезвычайно весело прыгал и, по-видимому, был в восхищении при виде никогда еще невиданных им дворцов, улиц, пагод, площадей, донов и жителей города.