Книга Дело Бронникова - Татьяна Позднякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1932 г. 20 марта я была арестована и согласно решения Коллегии ОГПУ в ЛВО от 1 апреля 1932 г.[143] осуждена по ст. 58–10 и выслана в г. Любим Ярославской области на 3 года.
Осуждена я была за участие в переводческом кружке, во главе которого стоял М.Л. Лозинский. Нами был переведен сборник сонетов французского поэта Эредиа, являющегося старинным мастером стиха.
Встречи с членами кружка помимо переводов носили настолько эпизодический характер, что мне трудно припомнить. Во всяком случае, с 1923 по 1928 г. я виделась с остальными переводчиками 6–7 раз, и ни мною, ни остальными участниками в моем присутствии никаких антисоветских выступлений допущено не было.
С 1928 г. по окончании переводов я совершенно не встречалась с переводчиками нашего кружка и лишь в 1931 г. была несколько раз у руководителя М.Л. Лозинского для внесения поправок в переводы ввиду предполагавшегося их издания.
В настоящее время мне неизвестна судьба остальных участников нашего кружка, за исключением его руководителя — М.Л. Лозинского, который в текущем году удостоен правительственного ордена «Знак почета».
Конечно, я не имею тех заслуг перед советской властью, которые имеет М.Л. Лозинский, но в своем маленьком деле я вкладывала все свои силы и знания в то дело, которое мне поручалось, и начиная с Октябрьской революции по сегодняшний день я честно служила и служу партии и правительству.
Во время моей высылки в г. Любим я подавала в 1933 г. просьбу о помиловании, но ответа не получила. Теперь я вновь прошу снять с меня судимость.
Несмотря на то, что в ссылке и после возвращения я всюду встречала хорошее к себе отношение, мне мучительно тяжело сознавать, что я не равная моим незапятнанным сослуживцам. Я прошу снять с меня судимость и даю слово, что всю свою жизнь посвящу честной, беспорочной работе на пользу Советской власти.
Т. Владимирова.
3 мая 1939 г.
P.S. Весьма возможно, что я упустила в своей просьбе что-нибудь существенное. Поэтому очень прошу, если надо, затребовать у меня любые дополнительные сведения, в крайнем случае вызвать в Москву, но верить моей искренности и честности, дать мне возможность окончить свою жизнь без гнетущего меня пятна.
Я не представляю себе жизни, если Вы откажете в моей просьбе.
Адрес: п́/́о Хутынь Новгородского района Ленобласти.
Бухгалтерия 6-й Психиатрической больницы.
Т.М. Владимировой.
Прошел почти год, когда наконец Т.М. Владимирова получила ответ:
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 23
ОСОБОГО СОВЕЩАНИЯ ПРИ НАРОДНОМ КОМИССАРИАТЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР ОТ 31 МАРТА 1940 Г.
Слушали: Дело № 164051 УНКВД Ленинградской области — о снятии судимости Владимировой Татьяны Михайловны, 1895 г. р., уроженки г. Кронштадта, русская, гражданка СССР, беспартийная.
Постановили: Судимость и связанные с ней ограничения с Владимировой Татьяны Михайловны — снять.
Начальник Секретариата Особого совещания при Народном комиссариате внутренних дел СССР Иванов.
После получения известия о снятия судимости Татьяна Михайловна вернулась в дорогой ей Ленинград. Но жизнь оказалась к ней жестока. Владимировой не удалось пережить первую блокадную зиму, и она умерла от голода в январе 1942 года. Похоронена она на Пискаревском кладбище.
«Смирился гордый, укрощен строптивый»
Доставленный 26 марта 1932 года в 18 ч. 50 мин. в коматозном состоянии в больницу ленинградского Дома предварительного заключения шестидесятишестилетний Вильям Рудольфович Моор, не приходя в сознание, скончался того же 26 марта в 22 час. 45 мин. от паралича сердца, что засвидетельствовала дежурный врач этого учреждения Корнеева. (Правда, в запутанных материалах следствия сказано, что «Моор В.Р. умер в ДПЗ от припадка хронического заболевания уремией».)
Жена Вильяма Рудольфовича, Любовь Юльевна Зубова-Моор, находилась в это время там же, в ДПЗ, под следствием, его сестра Ирен фон Радлофф с начала 1920-х была в эмиграции, а его пасынка Александра Александровича Зеленецкого, арестованного в 1930-м по «Делу Академии наук», год назад решением коллегии ОГПУ отправили в лагерь.
Вероятно, первым о смерти В.Р. Моора узнал его сын, студент консерватории Георгий Моор, когда на следующий день явился на улицу Воинова с передачами для родителей. Оглушенный этим известием, пошел на улицу Достоевского, к Анжеле — своей сестре по отцу. Врач-психиатр Анжела Вильямовна Барабанова совершенно потеряла контроль над собой: у нее началась тяжелая истерика, она плакала и кричала, что никогда не забудет и не простит убийц отца… Через несколько лет она сама некоторое время проведет за решеткой, после освобождения вернется к своей должности главного психиатра Ленинградской области, умрет в блокаду в марте 1942-го и будет похоронена на Пискаревском кладбище.
Восстановить отдельные страницы жизни семьи Мооров помогли материалы, собранные Ниной Владимировной Лукиной[144], и рассказы, сохранившиеся в памяти Вильяма Петровича Барабанова, внука В.Р. Моора, профессора-химика Казанского технологического университета.
Окончивший жизнь в 1932-м в тюремной больнице Ленинграда, Вильям Овид Моор впервые оказался в этом городе тридцать лет назад, в 1902-м. Приехал сюда из Рима вместе со своей первой женой, новорожденными дочками-близнецами и няней-итальянкой Луизой. Приехал с семьей по требованию свекра, Василия Васильевича Радлова (настоящее имя — Фридрих Вильгельм фон Радлофф), выдающегося российского этнографа, археолога, востоковеда-тюрколога немецкого происхождения, академика, директора Института этнографии.
Откуда родом его зять Вильям Моор, из какой он семьи, где прошла его юность — до недавнего времени не было точно известно. По данным Центрального государственного архива Санкт-Петербурга, Моор закончил в Нью-Йорке Колумбийский университет. В следственном деле он фигурировал как немецкий еврей. Родственники его второй жены считали, что он был венгром. Его дочь от первого брака Анжела Вильямовна называла себя англичанкой. Но в ответ на наш запрос в архив Колумбийского университета мы получили информацию о том, что в личном деле студента W. Moor’а с его слов указано место его рождения — Fünfkirchen, Hungary.
