Книга Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как потом вспоминали очевидцы, восторженные поклонницы поэта даже стали снимать с него ботинки и галстук – на сувениры.
Есенин написал потом в Москву Бениславской:
«Вечер прошёл изумительно. Меня чуть не разорвали…»
Но книгу «Москва кабацкая» можно было печатать.
Весной 1924 года увольнение Осипа Брика с Лубянки отразилось на жилищном положении «семьи». В Москве квартир и комнат по-прежнему катастрофически не хватало, и городские власти для начала отобрали комнату, в которой проживал Маяковский: у него, мол, и так есть, где жить – в Лубянском проезде.
Может возникнуть вопрос: а как же ОГПУ, с которым (по нашим предположениям) Владимир Владимирович был тесно связан? Неужели это всесильное ведомство не могло заступиться за своего сотрудника?
Могло, конечно. Но, по каким-то, видимо, причинам, не считало нужным это делать – Маяковскому, которого и так за рубежом считали махровым чекистом, необходим был другой облик. Над этим на Лубянке работали. И посоветовали поэту, как следует ему поступить: разыграть из себя жертву советских властей, которые лишали его пристанища. Мог ли подобный бедолага быть сотрудником ОГПУ? Конечно же, нет!
Бенгт Янгфельдт:
«Маяковский обратился в суд, но, несмотря на это, от комнаты в Водопьяном переулке ему пришлось отказаться. ‹…› Осип сделал домработницу Аннушку своим секретарём и записал её в Союз писателей, что позволило им оставить за собой одну из комнат квартиры в Водопьяном».
Впрочем, подобные «интеллигентские» ухищрения на Моссовет не подействовали – ведь за спиной жильцов уже не стояло грозное и всесильное ведомство. И Осипу Брику вскоре сообщили, что жилплощадь он вообще занимает незаконно.
Эта квартирная тяжба, надо полагать, должна была продемонстрировать отношение большевиков к тем, кто являлся пособником уголовных преступников. Братья Краснощёковы попали за решётку, а Осип Брик, оказывавший их преступным деяниям юридическую поддержку, лишался жилплощади, в своё время щедро пожалованной ему рабоче-крестьянской властью. Всё логично, всё законно.
Как бы там ни было, но жить Брикам стало негде.
Аркадий Ваксберг:
«Предстояло найти другое жильё, которое бы жильём вообще не считалось и, значит, могло быть занято без разрешения городских властей. Таковым тогда ещё оставались подмосковные дачи».
Продолжал бедствовать от бездомности и отсутствия работы Алексей Ганин. Через полгода он напишет:
«И вот в тот самый момент, когда я сделался мастером, когда мне надо было начинать свою новую творческую работу, я очутился в том положении, о котором уже говорил. У меня не было комнаты, не было стола, где я мог работать».
А Маяковский, имевший и комнату, и стол, писал в это время поэму «Владимир Ильич Ленин». Художник Самуил Адливанкин вспоминал:
«Как-то придя в рабочий кабинет Владимира Владимировича в Лубянском проезде, где он писал «Ленина», я застал его за уборкой комнаты. Он очень тщательно подметал пол.
– Не выношу никакого сора в комнате, когда пишу. Особенно теперь. Вы знаете, что я пишу сейчас?
– Да, знаю».
В те же дни Маяковский встретился со своим сослуживцем по РОСТА – журналистом Николаем Константиновичем Вержбицким. Встреча произошла в редакции журнала «Крокодил». Вержбицкий собирался ехать в Грузию, где ему предстояла работа в газете «Заря Востока» (его явно направляло туда ОГПУ). Маяковский сказал:
«– Тифлис, да и вообще вся Грузия вам понравится. Встретимся!»
Сам Владимир Владимирович в тот момент рвался за границу. Янгфельдт пишет:
«Маяковский, любивший Лили с прежней силой, был сокрушён тем, что она его отстранила. Уже в конце мая, проведя в Москве всего несколько недель, он просил у Луначарского рекомендательное письмо в советские заграничные представительства: чтобы отвлечься от своего горя, он снова собирался за границу».
К сожалению, Янгфельдт не привёл никаких доказательств (кроме ссылок на высказывания Лили Юрьевны), которые подтверждали бы его слова о том, что Маяковский продолжал любить Лили Брик «с прежней силой», и что за рубеж он собрался исключительно для того, «чтобы отвлечься от своего горя». Роман Владимира Владимировича завершился, а за границу его посылало ОГПУ, по рекомендации которого поэт и обратился к Луначарскому. Письмо, которое требовалось Маяковскому, Анатолий Васильевич написал. Вот оно:
«Настоящим Народный Комиссариат по просвещению РСФСР свидетельствует, что предъявитель сего В. Маяковский является одним из крупнейших и талантливейших поэтов современной России. За границу он едет исключительно с литературными и художественными целями».
Подписанная наркомом официальная бумага напоминает справку, которую предъявлял волк, чтобы с её помощью заверить всех и каждого, что он является убеждённым вегетарианцем, и что самые любимые его кушанья – морковь, репа и капуста.
Подобную «справку» мог предъявить тогда практически любой (печатавшийся) советский писатель. Критик Иннокентий Оксёнов 28 апреля 1924 года записал в дневнике:
«Страшное, могильное впечатление от Союза писателей. Какие-то выходцы с того света. Никто даже не знает друг друга в лицо».
А журнал «Красный флот» высказался о книге Ларисы Рейснер «Фронт», вышедшей в издательстве «Красная новь»:
«Ещё никто так одухотворённо не описывал гражданской войны, так тонко не подмечал её многообразной сущности, не развёртывал столько граней этой эпопеи…»
В такое-то время Маяковский и собирался совершить очередной зарубежный вояж.
О том, какое «дело» было на этот раз у собравшегося за границу Маяковского, никаких открытых документальных свидетельств не существует. Все биографы поэта пишут о том, что он намеревался поехать в Америку. Но это было всего лишь его желанием, так как въездной визой поэт не располагал.
Впрочем, даже при наличии такой визы у него всё равно могли возникнуть проблемы, как появились они у Лили Брик.
Бенгт Янгфельдт:
«В Париже она провела месяц, а 26 марта села на корабль до Англии с целью навестить Елену Юльевну, которая хворала».
Для шведа Янгфельдта, родившегося и выросшего в демократической стране, желание дочери навестить прихворнувшую мать вполне естественно. Но для советской женщины, которая (повторяем это в который уже раз) нигде не работала, подобное путешествие было просто немыслимым. Мало того, что Лили Брик целый месяц (!) провела в Париже, где неизвестно чем занималась, ей захотелось ещё и в Англию заглянуть! Да кто бы ей такое позволил на седьмом году существования советской власти?
