Книга Люди черного дракона - Алексей Винокуров

Поняв в конце концов, что силой эту парочку не взять, клиенты поменяли тактику.

Многие не стеснялись выказывать свои истинные намерения, но делали это не грубо, как раньше, а красиво, изящно — с цветами, подарками и деньгами. Но Маруся не выделяла никого, а смотрела так же дерзко и так же заливалась смехом при попытке соблазнить ее. Завистницы из числа русских баб пустили слух, что она и вовсе не может говорить, что она — глухонемая. Но это, похоже, кавалеров не смущало или даже и вовсе добавляло им пыла.

Неизвестно, чем бы все кончилось, но как раз в это самое время завелись на Амуре китайские пираты — с того берега, само собой, наши бы на такое не решились, да и кто бы им позволил?

Некоторые говорили, что были они из японских пиратов, спасавшихся от душной власти императора-микадо, другие — что из плавучей китайской народности шуй, скользкой, как рыба, живущей на глади огромных озер в своих нетонущих домах.

Так это было или нет, неизвестно. Одно можно было сказать про пиратов точно — люди это были бедные и запуганные до крайней степени. В пираты они пошли не от хорошей жизни, а в поисках твердого куска хлеба. По Амуру пираты ходили на разбитых и потрепанных бурями черных джонках, паруса были из чистой рогожи, красно-бурые — перекрикивались между собой на кантонском диалекте:

— Н’гой сай!

— То цзэ!

— Нэй хоу ни?

— Но хоу-хоу!

Пираты любили затаиться в темноте у берега и терпеливо ждать добычи — проходящих мимо судов и лодок. Обнаружив жертву, действовали по обстоятельствам, но с непременным коварством. Иногда две джонки заплывали в узкие протоки, связывались между собой прочным канатом. Торговое судно задевало носом за канат, двигалось вперед и самим движением подтягивало к себе пиратские лодки. С истошными криками пираты лезли на абордаж, карабкались по шершавым бортам, хватали все, что под руку попадется, споро прыгали обратно в черные свои джонки и улепетывали, пока опомнившиеся хозяева не вернулись и не надавали им по шеям.

Если же судно было слишком большое для прямой атаки, применялась обманная зловонная тактика. Пираты тихо подплывали под борта и внезапно забрасывали корабль вонючими глиняными горшками. В горшках помещалась смесь из хорошо выдержанного пиратского дерьма, тухлого мяса, лиуляна и прочей проверенной мерзости. Все это, перемешавшись и отстоявшись, давало такой эффект, рядом с которым меркли любые военные газы. Горшки, падая на палубу и разбиваясь, источали зловоние столь отвратительное, что его не мог выдержать ни один человек. В результате такой хитрости все враги выпрыгивали с корабля в воду, пираты же, зажав носы прищепками, забирались на борт и беспрепятственно грабили осиротевшее судно

Подвиги свои пираты совершали не только на воде, но и на суше. Высаживаясь посреди ночи на берег, неслышными тенями прокрадывались они в село и воровали, что плохо лежало или плохо ходило — сено, штакетник, куриц и пустые ведра. Даже навозом не брезговали — для своих вонючих горшков его приберегали. Единственное, на кого они не посягали, — так это крупный и средний скот вроде свиней и коров — понимали, видно, что утлые их суденышки такого груза не выдержат, а может, просто возиться не хотели.

Ни на одном человеческом языке, будь то байхуа, русский или идиш, пираты не говорили, так что нельзя было их ни напугать, ни даже усовестить. С необыкновенной скоростью они улепетывали на своих джонках, едва только заметив идущего к ним для устыжения парламентера.

Впрочем, на берег они высаживались довольно редко, тем более — на наш, так что большой войны с пиратами все-таки начинать не решались, терпели, хранили худой мир, который для русского человека важнее доброй войны и тем более — доброго согласия.

И вдруг случилось необыкновенное. Днем пираты обычно отсыпались от ночных подвигов, потому в это время их было не видно, и они сами тоже ничего не видели. Но в этот злосчастный день что-то разбудило главаря китайских речных разбойников в неурочный час. Наш пиратский капитан был японцем, и звали его Накамура. Как японец смог возглавить китайских башибузуков, об этом летопись умалчивает. Возможно, впрочем, что японцем он лишь притворялся, как случается с истинными патриотами, чтобы весь позор от творимых им злодеяний пал не на китайскую нацию, а на зловредных сынов Ямато.

Проснувшись и поняв, что время неурочное, Накамура повернулся на другой бок и попробовал снова заснуть, но ничего не получалось. Сердце его, горячее сердце пирата, жгло неясной тревогой и томлением, в то время как рядом исправно храпела и пускала газы испытанная его команда.

Устав ворочаться, Накамура встал с постели и вышел из трюма на палубу. Солнце еще не успело опуститься, жарило красным на горизонте ближе к западу, шла от него кровавая дорожка поперек всего Амура, колебалась, мигала на мелкой волне. И вот по этой-то дорожке, увидел капитан, плыла лодка старой перечницы Сяо Пан, а на корме сидела и расчесывала черные волосы маленькая амазонка Маруся. И таким удивительным и манящим было это зрелище, что Накамура глазам своим не поверил.

«Русалка! — сказал он сам себе. — Кто еще это может быть?»

И помахал рукой перед глазами, чтобы рассеялся призрак. Но странное видение не исчезло, лодка продолжала медленно плыть, а девушка еще и песню завела — протяжную колыбельную песню бываловских амазонок, песню, полную жестоких битв и военных ужасов.

Пиратский капитан, не отрываясь, провожал лодку глазами, пока она не пристала к нашему берегу.

Отныне судьба его была решена. На следующее утро Накамура стоял уже у небольшого самодельного причала, от которого всегда отплывала лодка старухи Сяо Пан. В руках у него был небольшой букет полевых цветов — голубых, белых и нежных, как его чувство.

Маруся со старухой-перевозчицей появились очень скоро. Старуха ковыляла впереди, Маруся в легком своем, играющем на ветру белом платье шла сзади. Увидев цветы, Маруся засмеялась злым смехом, выдернула их из руки Накамуры, ударила его с размаху по морде и — легкая, невесомая — прыгнула в лодку. Остолбеневший Накамура, не помня себя, шагнул за ней — в кадык ему уперлось твердое старухино весло.

— Не шали, — проговорила перевозчица сурово, — утоплю.

Тут только Накамура опомнился.

— Мне на ту сторону, — сказал он заискивающим тоном.

Старуха взяла у него монету и грубо оттолкнулась багром от берега…

Весь день Накамура плавал на лодке от берега к берегу, кошелек его изрядно похудел, однако с Марусей не сказал он и трех слов. Стоило ему открыть рот, как Маруся безошибочно лягала его ножкой в морду, а Сяо Пан слегка пристукивала веслом по голове. К концу дня Накамура был уже влюблен без памяти…

С той поры так и повелось, что с самого утра Накамура уже ждал обеих женщин возле причала. Потом садился и плавал с ними с берега на берег, перевозя людей и грузы. С него, как с верного поклонника, брали двойную цену за перевоз. Иногда, в качестве поощрения, ему давали немного поработать веслом или перенести на своем горбу груз с лодки на берег, что он и делал беспрекословно и даже с радостью.