Книга Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

— Занкан Зорабабели, люди в последний раз обращаются к тебе и просят уйти, оставить город, спасти наши жизни и дать евреям покой, — взывал с возвышения Какитела.

— Мы ждем от тебя ответа, Занкан, ты должен сам уйти от нас, ты, чья дочь отказалась от нашей веры, ты, предавший нашу царицу и ни во что не поставивший все грузинское еврейство, оставишь ли ты нас по своей воле? — вторил ему Иорам.

О, как тяжело было хахаму подняться на ноги, с каким трудом встал он со своего места!

— Правоверные! Досточтимые правоверные! Это я так говорю, и мы все знаем, что это значит! А чтим ли мы на самом деле Господа, выполняем ли его заповеди? Я не стану отвечать на этот вопрос. Пусть каждый из вас спросит себя, следует ли он заветам Господа? — Хахам Абрам сделал паузу, глубоко вдохнул воздух и уверенно продолжил: — Пусть никто не думает, что нас не было среди них, кто стоял у Синайской горы, когда Моисей получил из рук Господа его заповеди. Эти заповеди приняли все поколения евреев — те, кто жил до Моисея, и те, кто будет жить после нас. Мы все поклялись следовать им. Поэтому сегодня пусть каждый из вас спросит себя, кому вы служите — Господу или сатане, — хахам Абрам раскрыл молитвенник, — люди, я прочту вам сейчас текст, который сыны Израилевы повторяют трижды в день, пусть каждый из вас заглянет в свою душу и подумает, что означают эти слова: «Господи, Боже мой, отврати от языка моего и от уст моих злые коварные слова, пусть умолкнет душа моя за мои проклятья!» Задумайтесь над этими словами, люди! Думайте всю ночь, весь день, думайте: кто я есть, что делаю, куда иду. Пришло время молитвы, все небо давно уже в звездах!

И только он хотел начать вечернюю молитву, как Базаза отчаянно закричал:

— Нет, нет, прекратите!

Хахам обернулся к Какителе и Базазе и предостерегающим тоном произнес:

— На этом закончим, пришло время молитвы!

Глаза Какителы налились гневом, а Базаза, уже не сдерживаясь, кричал:

— Люди, вы слышали, мы не хотели причинять Занкану вред, мы пощадили его, но он не внял нам, не захотел спасти еврейство Грузии. А теперь мы сами выпроводим его! Чего хочет от нас этот предатель, пусть убирается, наконец! Занкан уходи, дай нам покой! — Базаза почти охрип от крика.

— Что они воду мутят весь вечер, не надоело?! — с неудовольствием проговорил кто-то, и в наступившей вдруг тишине все отчетливо услышали эти слова. Базазе только это и надо было.

— Что значит надоело?! Как я могу молчать, когда его имя у всех на устах — и у грузин, и у иудеев! Никто не помнит о нас, мы — ничто, все говорят только о нем!

Базаза орал, но от волнения плохо выговаривал слова, и говорить становилось все труднее — рот его напоминал высохший летом ручей. Последние слова он почти прохрипел. И тут последовала реплика Давитиа.

— Ну чего вы хотите от бедняги, ну забыли его, не говорят о нем, вот он и бесится! — со смехом, будто что-то рассказывал соседу, произнес он.

Раздался чей-то смешок. В другом углу молельни кто-то рассмеялся в ответ — рассмеялся так заразительно, что Давитиа не удержался и тоже прыснул. А потом, словно смешинка попала ему в рот, стал давиться от смеха. Сидящие вокруг, не в силах удержаться, заулыбались, кто-то громко хохотнул, и зал вдруг прорвало — смеялись все, смеялись от души. Хахам Абрам смотрел на смеющуюся до упаду паству, и сердце его наполнялось усладой, рот непроизвольно растягивался в улыбке, и, уже не сдерживаясь, да и не хотелось ему сдерживаться, он присоединился к от души хохочущей пастве.

Смех окружающих вернул Занкана к действительности. Пораженный, он оглядывался вокруг.

— Люди, никто ни во что не ставит их, каково, а? — крикнул кто-то (Занкан не увидел, кто), и новый взрыв хохота потряс молельню. Занкан еле сдержал улыбку.

— Что происходит? — прохрипел Базаза. Он никак не мог понять причины этого безудержного смеха. Раскрыв рот, смотрел на верующих. Потом повернулся к Какителе и спросил: — Бено, что происходит?

Бено Какитела сошел с возвышения. Иорам Базаза поплелся за ним. Они шли, опустив плечи, с мрачными лицами и никак не вписывались в общий настрой молельни. Смех, как грузинская народная песня, царил в ней, то угасая, то вновь усиливаясь. Можно было подумать, весь Петхаин хохочет, а эти двое едва волочили ноги, и вслед им несся дружный гогот.

В тот вечер самым счастливым человеком, даже счастливее Занкана, был хахам Абрам.

«Как я ошибался, — думал он, — что зря молился столько лет с этой паствой, у меня замечательная паства!» — Он смеялся почти до слез, а что может быть слаще слез от смеха!

Закончив сумеречную молитву, просветленные верующие со смехом высыпали во двор. Они возвращались домой в прекрасном расположении духа. В это время их внимание привлекли несколько незнакомцев, стоящих во дворе. Они не были похожи на иудеев — так одевались обычно латники амирспасалара. Один из них, самый высокий, подошел к Занкану.

— Батоно Занкан, мы столько времени ждем вас.

Занкан с улыбкой отвечал незнакомцу:

— Я не знал об этом.

— Вас ожидает амирспасалар. Мы пришли за вами.

— Пошли! — и Занкан удалился с латниками.

Сердце юной девушки

«Даже не знаю, что мне делать! Я думаю не о том, как мне жить, а жить ли мне вообще! Я знаю, почему ты отвергаешь меня, ты — высоко, на вершине, а я — где-то там, в преисподней. Но разве солнце не светит одинаково и большому, и малому? Разве не всем дарит свои лучи? Я не смею стыдить Тинати — она кажется мне ангелом, — потому что она — хранительница тайн твоей души, но в тот день я жаждал увидеть не ее, а тебя. Появись ты на этом мосту, это значило бы, что ты даешь мне надежду на жизнь, ты позволишь мне дышать. А сейчас я не знаю — какой смысл в моем существовании, зачем мне жить, если тебя не будет рядом со мной?

Завтра я еще раз подожду твоего появления на мосту, еще раз испытаю судьбу — если не увижу, когда солнце будет в зените…

Отныне либо ты даруешь мне жизнь, либо отбираешь ее. Я согласен на любой твой приговор, ибо ты есть и всегда будешь повелительницей моей души.

Тот, чьей жизнью является

Бачева, дочь Занкана и Иохабед».

На другой день, когда солнце стояло в зените, Бачева прошла по мосту через Куру. Она не смотрела в сторону реки. Шла, опустив глаза, почему-то ждала, что ее окликнут: «Баче, послушай меня!» Она остановилась бы тогда и покорно подняла бы глаза на позвавшего ее.

Но никто не окликнул ее, и она, опечаленная, дошла до конца моста. Через некоторое время она прошла по нему в обратную сторону, так и не подняв головы. Хотя ей очень хотелось увидеть его.

Домой она вернулась в дурном настроении.

Господи, поспеши на помощь мне[29]

Небо было усеяно звездами, расплывшаяся в улыбке луна красила пыльные улочки города в серебряный цвет.