Книга Почему Гитлер проиграл войну? Немецкий взгляд - И. Петровский

Короче говоря, это была концепция, которая имела свою логику. Мистический бред, которым Гитлер обосновывал свою концепцию («высшая раса», «кровь и земля», «жизненное пространство»), можно не принимать во внимание. Гитлер уготовил одной из европейских стран ужасную судьбу, которая до сих пор предназначалась лишь неевропейским народам. Грубо говоря, Гитлер побуждал одного из гостей за империалистическим столом съесть самого себя. С моральной же точки зрения колонизация стран древней культуры, таких, как Индия со стороны Англии или Индокитай со стороны Франции, была не лучше, чем планировавшаяся Гитлером колонизация России. Планы Гитлера означали полное изменение соотношения сил в мире и тотальную войну. Они не были секретом: они были со всей ясностью изложены в «Майн кампф», и все речи Гитлера, особенно до 1933 года, были полны намеков на это. В разъяснении нуждается лишь один вопрос, а именно, почему эти планы долгое время не встречали ни в Германии, ни в Европе серьезного возражения и сопротивления? Ведь нельзя отрицать того, что именно внешняя политика Гитлера с самого начала вызвала в Германии восторг и в течение шести лет приводила в Европе от успеха к успеху, что, в свою очередь, способствовало еще большему опьянению немецкого народа. Почему это оказалось возможным?

Что касается Германии, то некоторые читатели еще и сегодня, может, будут считать этот вопрос странным. Ведь Гитлер хотел сделать Германию великой и могучей как никогда, и у него были продуманные ясные представления о том, как это осуществить. Разве не было естественным, что подавляющее большинство немцев рукоплескало ему?

Однако так уж естественно это не было. Тщеславная концепция Гитлера таила в себе большой риск для Германии. Доверившись ей, Германия в случае неудачи (а это можно было предвидеть) впервые ставила свое национальное существование под вопрос. Направляя свои мысли о завоевании и подчинении на создание великой европейской державы, Гитлер поднял руку на табу. До этого при полном молчаливом согласии для Европы действовали другие, чем для неевропейского мира, критерии: неевропейские народы можно было колонизировать, европейские же — нет. Внутри Европы принцип национального суверенитета действовал в такой же мере, в какой действовал за ее пределами имперский принцип.

Именно Германия извлекла из этого принципа выгоду после своего поражения в Первой мировой войне. Как ни старались победители унизить ее и ограничить ее силу, они не затронули самого существования Германской империи. На Парижской мирной конференции ни разу не вставал вопрос о ее разделе или длительной оккупации: столь незыблемой в Европе была идея о национальных государствах даже после четырехлетней страшной войны.

Нарушение Гитлером этого табу могло привести к роковому ответному удару по Германии. Когда колониальная война против России потерпела крах, было вполне естественно, что Россия поступит с Германией так же, как это хотела сделать с ней Германия. План Гитлера означал изменение европейских правил игры, которым Германская империя была обязана в 1919 году своим существованием. В случае проигрыша войны, которую Германия вела по новым, гитлеровским правилам, она не могла надеяться, что выживет.

Чрезвычайно важным, даже историческим фактом является то, что это само собой напрашивающееся соображение никогда не играло какой-либо роли в дискуссиях среди немецкой общественности в двадцатые и тридцатые годы. Это объясняет некоторые кажущиеся неясными моменты в истории, а именно: по крайней мере высшие слои Германии, а вслед за ними и неизменное большинство народа всегда мыслили не национальными, а имперскими понятиями. Для них в понятии «Германская империя» «империя» всегда была важнее, чем «Германская», возможность расширить империю — важнее национального единства.

Если бы для немцев самым важным в Германской империи было ее национальное единство, если бы для них речь шла прежде всего о том, чтобы жить как «единый народ» под единой государственной крышей, то в 1919 году после сообщения о мирных условиях в Версале по Германии должен был бы пройти вздох облегчения. Ведь было спасено все, что было потеряно: национальное единство и существование империи, за что, как утверждалось, в течение четырех лет шла борьба. Но вместо вздоха облегчения раздался вопль. Этот вопль объяснялся не потерей пограничных областей, не ограничениями вооружений, которые, совершенно очевидно, нельзя было навязать на длительный период, не репарациями, которые выплачивались лишь в течение нескольких лет, не мелкими ограничениями и придирками, которыми, кстати, был богат Версальский мирный договор. В конечном счете это были нормальные последствия проигранной большой войны.

Германия взвыла, как бык, которого кастрируют, потому что хотя Версальский договор и оставлял за ней право на национальное существование, но ограничивал ее имперскую карьеру. Германия начала свою имперскую карьеру в Первую мировую войну, в течение четырех лет чувствовала себя победителем и даже в 1918 году не чувствовала себя побежденной. Возобновление преждевременно проигранной, необъяснимым образом не удавшейся в последний момент серьезной попытки стать мировой державой — таков был лозунг Германской империи, которая в 1920 году вновь вышла целой и невредимой из войны. Те, кто выступал за другое направление, хотели в 1914 году вести лишь национальную оборонительную войну и которые после войны сказали: «Нам еще раз удалось спастись, нельзя допустить новой войны», — после поражения революции 1918 года оказались бессильными. Задетое имперское тщеславие вновь владело умами и чувствами. Таким было главенствующее настроение, которое было создано не Гитлером, но которым он воспользовался. Гитлер лишь дополнил его внешнеполитической концепцией, которая обещала избежать в следующий раз войны на два фронта, приведшей уже однажды к поражению.

Сложнее объяснить, почему внешняя политика Гитлера и в период с 1933 по 1939 год почти не встречала сопротивления в Европе и, как правило, находила понимание и благожелательность. Ведь идеи «Майн кампф» были известны и за пределами Германии. Если немцам наряду со странным риском они сулили опьяняющие перспективы, то для европейских соседей Германии огромное расширение сферы ее влияния, к которому с такой очевидностью стремился Гитлер, означало на практике не что иное, как оказаться в состоянии беспомощности, неуверенности и зависимости. Гитлер сумел и за пределами Германии понять и использовать имевшиеся там настроения умов и душевное состояние, приспосабливая свои идеи к соответствующим кругам общественности. Он умел поставить себе на службу господствующие тогда в Европе настроения: национализм, страх перед большевизмом и стремление к миру.

Национализм и национальная государственность, «право на самоопределение народов» и тезис «один народ — одно государство» были в Европе первой половины столетия почти политической религией. Мирные переговоры после Первой мировой войны полностью основывались на этом принципе. Благодаря ему была ликвидирована побежденная Габсбургская империя, а побежденная Германская империя продолжала свое существование. Выступив с лозунгом создания Великой германской империи, границы которой «включали бы всех до единого немца», Гитлер нащупал слабое место в Европе. В основе своей здесь не возражали против этого лозунга, и поэтому Гитлер оперировал им в первые годы своего господства. Следует отметить, что, настойчиво выступая у себя в стране с требованием «сбросить цепи Версаля», за пределами Германии он выступал как сторонник полного выполнения версальских обязательств, как «сторонник» обеспечения европейского мирного порядка, который только теперь, после закрепления версальских принципов о национальных государствах, воспринимался всерьез. Плоды этой тактики Гитлер пожал в 1938 году: без сопротивления, более того, при поддержке версальских держав-победительниц он сначала захватил Австрию, а затем Судеты.