Книга Случайная - Екатерина Риз

- Дед! Скажи Люсе, чтобы чай заварила! У нас гости!

Я, если честно, испугалась. Очень, очень не хотелось кого-то напрягать своим присутствием. Меня не покидало стойкое ощущение, что мне здесь не место, и меня никто в этом доме не ждёт, чтобы ещё чаем меня поить.

- Я ждал тебя утром, - сообщил глухой, ворчливый голос из дальнего угла. Я даже подпрыгнула от неожиданности, обернулась и увидела в кресле с высокой спинкой грузного мужчину. Когда он там появился? Могу поклясться, что когда мы вошли в гостиную, в кресле никого не было. А сейчас он там сидит, седовласый, недовольный, с тяжёлыми очками на крупном носе. Аккуратно переворачивает страницы тяжёлой книги.

Давид вроде как и не удивился столь внезапному появлению и ворчанию. Ещё раз покричал во тьму коридора имя домработницы, вернулся в гостиную и остановился неподалёку от деда. Легко пожал плечами.

- Занят был. Ты ведь без меня с голода не умер?

- Кто ты такой, чтобы я без с тебя с голода помер? Ты мне на кусок хлеба с маслом зарабатываешь, что ли?

- Вообще, формально, в последние пять лет – да.

Борис Иосифович качнул тяжёлой головой, снял очки и, наконец, обвёл взглядом комнату. А я к нему присмотрелась. И взгляд, и профиль, и линия губ – всё в этом человеке выглядело неприятно, а он сам на мир смотрел с определённой претензией. Он обводил взглядом комнату, но смотрел сквозь меня. Словно я была прозрачным человеком-невидимкой. От этого становилось ещё больше не по себе. Мне захотелось кашлянуть или глупо улыбнуться, чтобы хоть как-то привлечь его внимание. Но подобное поведение вряд ли пришлось бы ему по вкусу. А ещё больше портить впечатление не хотелось, поэтому я продолжала молча стоять, изображая ещё одну безмолвную статую в этой комнате. Рядом с бледной фигурой какой-то греческой богини с меня ростом.

Но, наверное, Борис Иосифович меня всё-таки разглядел, хотя его взгляд на моём лице так и не остановился. Но хозяин дома выразительно крякнул, повёл носом, затем застегнул верхнюю пуговицу на кардигане, который явно знавал лучшие времена, лет двадцать назад. С таким количеством сокровищ, собранных в одной только комнате, можно было бы позволить себе одежду поновее. Но кто я такая, чтобы давать советы человеку, умудрившемуся заработать миллионы? Может быть, он и заработал, потому что не бегал по магазинам одежды, как я, а вкладывал каждую копеечку в дело. Стоит взять пример, а не критиковать.

- Дед, это Лида, - запросто представил меня Давид. – Она будет с нами обедать.

Теперь уже обедать. Я не была уверена, что смогу чай в этом доме выпить, а теперь предстоит обедать.

Я растянула губы в улыбке. Ведь совсем неважно, что хозяин дома смотрит сквозь меня. Необходимо быть милой и приветливой.

- Мне очень приятно с Вами познакомиться, Борис Иосифович, - проговорила я достаточно бодро и громко, вдруг подумав, что у человека в его возрасте могут быть проблемы со слухом.

Кравец-старший неожиданно усмехнулся.

- Что это тебе приятно? Я ещё ничего приятного не сделал и не сказал.

Я в растерянности взглянула на Давида, тот в ответ снисходительно улыбнулся. А мне посоветовал:

- Не обращай внимания. Дед в своём репертуаре. Ненавидит всех людей.

- А людей не за что любить, - продолжал Борис Иосифович ворчливо. Вдруг постучал горбатым пальцем по твёрдой обложке книги, что лежала у него на коленях. – Ещё мёртвых, великих деятелей и учёных, полководцев, я понимаю, полюбить ещё можно, они уже всё нужное и великое совершили, а остальных за что любить? Вот ты, - в меня неожиданно впились два тёмных глаза, - что совершила в своей жизни?

Я открыла рот, и так замерла, раздумывая. Не поверите, но я в эту секунду реально задумалась: а что я в этой жизни нужного, хотя бы для себя самой, сделала?

- В Питер переехала, - сказала я после секундной паузы. – Правда, там всё как-то не очень сложилось.

- И ты вернулась. Домой.

- Вернулась, - кивнула я.

- А вот это правильно. У человека дом должен быть. Свой дом, - Борис Иосифович нарисовал в воздухе пальцами квадрат. – А когда человек, как тварь бездомная…

- Тварь бездомная – это я, - со смешком подсказал Давид, глядя на меня.

- Дом – это крепость, твоя крепость, - продолжал вещать ворчливый старик. – А ты свой отдал, выбросил, все усилия насмарку.

Я мало что понимала в речах Кравеца-старшего, а то, как он тыкал узловатым пальцем во внука, меня и вовсе пугало, поэтому я всё же рискнула присесть на обитый шёлком диван, на самый краешек. Пыталась слиться с интерьером, но внутренне понимала, что не тяну. Ни воспитанием, ни внешним видом, которому не хватало изысканности, просто для того, чтобы на этом диване сидеть и внимать, наверное, чему-то умному и важному, а я не дотягиваю интеллектом. Я даже не сделала в этой жизни, как оказывается, ничего выдающегося. Подвига не совершила, планету не открыла, теорему не доказала.

- Ты такой же, как твой отец. Всё бесполезно. Оставили меня на старости лет влачить жалкое существование…

- Дед, ты увлекаешься, - совершенно невозмутимо проговорил Давид. Я присматривалась к нему, пытаясь понять, зол ли он, расстроен ли, после всех этих слов его деда, я не понимала, насколько справедливых или надуманных, мне хотелось подойти и взять Давида за руку. Чтобы он чувствовал мою поддержку. Но он выглядел по-прежнему спокойным и беспечным, а затем и вовсе посмотрел на меня и спокойно пояснил: - Он жалуется на мой развод. Считает, что я должен был жить с женой во благо двух семей. И все были бы счастливы.

- Никто бы не был счастлив! – Борис Иосифович выпрямился на кресле, хмуро сдвинул брови. – Предназначение человека не в том, чтобы быть счастливым, а в том, чтобы приносить пользу.

- Кому? – сорвалось у меня с языка, но мне, правда, стало интересно.

Взгляд Бориса Иосифовича, наконец, остановился на моём лице, просто впился в него.

- Семье, - ответил он. – Тем людям, что тебя родили, учили, даже кормили, хотя обсуждать этот вопрос жутко пошло. Семья – это отлаженный механизм, каждый должен быть на своём месте и заниматься своим делом. Приносить пользу.

- Как в муравейнике, - влез Давид.

- От тебя требовалось правильно жениться!

- А я правильно развёлся. Дед, ну, в самом деле, есть охота.

Борис Иосифович замолчал, пошамкал губами, совсем, как столетний старик, а после спросил:

- Ты привёз перстень?

- Привёз.

Кравец-старший протянул к внуку руку, открытой ладонью вверх, напоминая в этот момент ребёнка, просящего игрушку. У него даже глаза загорелись, и он, кажется, совсем позабыл о своих нравоучительных речах, что произносил ещё минуту назад. Давид достал увесистый перстень из кармана и положил на ладонь деда. Тот тут же сжал пальцы в кулак, зажимая внутри ещё одно полученное сокровище, и, по всей видимости, в ту же секунду потерял к нам интерес. А Давид кивнул мне.