Книга История Франции. Королевская Франция. От Людовика ХI до Генриха IV. 1460-1610 - Эмманюэль Ле Руа Ладюри

Продолжение будет менее блестящим (но контрудар, возможно, был неизбежным). Не пошла ли Франция по недомыслию на поводу у переполненного язвительностью и недовольством Папы-неаполитанца Павла IV, вступившего на престол в 1555 году и являвшегося непримиримым противником Карла Пятого и еще в большей мере испанцев? Во всяком случае, вновь избранный понтифик затеял серьезные интриги для освобождения своего родного Неаполя от испанского ига. И почему бы не добиваться этого с помощью французов? В конечном итоге Ватикан навлек на себя репрессии, и в сентябре 1556 года началось нашествие испанцев в государства Святого престола. Французская армия под командованием Франсуа де Гиза совершит поход на юг Италии — теперь это уже почти мания, — спеша на помощь Папе. Все так же безумно надеются пройти дальше Рима, чтобы вновь заполучить Неаполитанское королевство, как будто дело происходит во времена Карла VIII. Химерическое наследство Анжуйцев. Французские полководцы Гиз, Бриссак, Монлюк в очередной раз увязают на полуострове. Вдобавок и испанцы рвутся в бой на северных границах Франции. Их предводителем является Эммануэль-Филибер Савойский, который стремится к реваншу над французами: ранее они захватили все его территории в альпийских массивах. У Сен-Кантена (август 1557 г.) ему удается разгромить войска короля Валуа. Вина за это ложится на их командующего Монморанси, который все больше теряет способность руководить сражениями. Гизу ничего не остается, как скорее вернуться из Италии, чтобы восстановить положение. Ему это удается благодаря захвату Кале, находившегося в руках англичан, которые между тем сочли момент благоприятным для объявления войны Франции. В конечном счете Генрих II был основательно потревожен, но не разгромлен. Он оказывается за столом напротив представителей ставшей менее агрессивной сражающейся стороны и подписывает наконец в 1559 году в Като-Камбрези мир. Для Франции он означает «стратегическое отступление» на заранее укрепленные позиции. (Правда, монарх, обеспокоенный протестантскими выступлениями, которые ширились на внутреннем фронте, возможно, хотел мира на границах, чтобы иметь развязанными руки для подавления последователей Кальвина.) Таким образом, в Като-Камбрези Франция вынуждена была вернуть все, что она имела в Италии, в широком смысле слова — Савойю, Пьемонт, Корсику: итальянский полуостров становится в большой мере испано-папским, а Венеция пока остается сама по себе. Однако королевство Генриха сохраняет — и это не мелочи — Мец, Туль и Верден. Город Кале, который столь долгое время — с 1347 года — находился в руках англичан, также возвращается в лоно «матери-родины» или того, что не носит еще этого имени. Два буферных государства — Лотарингия и Савойя — гарантируют лучше (если принять все во внимание) французские границы, чем это могли бы сделать другие завоевания, как, например, аннексия в прошлом Савойи в течение 20 лет. Кроме того, сестра Генриха II выходит замуж за герцога Савойского, упрочивая таким образом традицию матримониальных обменов между Капетингами и Савойцами, которая будет жить еще долго и при королях Бурбонах. Филипп II становится наконец зятем Генриха II. И эта женитьба[93] — один раз не в счет — укрепляет на деле мир между двумя народами. Отступление сопровождается также и другим стратегическим маневром: в глубине души Генрих, может быть, еще и не отказался от Италии. Но мир «Като» означал расставание с мечтой о полуострове, которую Валуа напрасно лелеяли с 1494 года. Последующие события оправдают этот отказ: после смерти Генриха II, погибшего на турнире (10 июля 1559 г.), последуют 35 лет Религиозных войн. Значительно позднее Генрих IV и его преемники проявят некоторые «итальянские» амбиции, но в основном они уже не будут территориальными, по крайней мере вплоть до аннексии Корсики, Ниццы и Савойи, которая состоится соответственно в 1769 и в 1860 годах. Присутствие Габсбургов — как венских, так и испанских — на фламандских, германских и пиренейских границах остается трудным вопросом. Но и в данном случае парижские власти, слишком обеспокоенные внутренними религиозными проблемами, в продолжение почти целого поколения не будут иметь сил и энергии, чтобы заниматься вплотную своими границами на периферии. Отныне и до конца века нация вынуждена будет проявлять умеренность и сдержанность во внешних предприятиях. Кроме того, мир «Като» породит неожиданные последствия: французская знать с 1494 по 1559 год свои силы и энергию использует в военных походах. Сьёр де Монталамбер в 12 лет участвовал в битве при Форново в 1494 году, в 1557-1558 годах в возрасте 70 лет, несмотря на желтуху, он сражался в рядах королевской армии в Нидерландах. Но вот наступает «мирный» 1560 год, и те же самые аристократы, не имея дел вне страны, подталкиваемые обстоятельствами, находят себе применение в истреблении друг друга в гражданской войне. Внешние войны в плане территориального расширения королевства (не без того, чтобы продвижение вперед не сопровождалось менее значительными отступлениями назад) постепенно привели к «расширению культурного пространства», по выражению Кристины де Пизан. Войны, как правило и по определению, протекают «с грохотом и в неистовстве». Они стоят дорого. В этой связи они предстают в качестве одной из косвенных причин укрепления (в общем-то благотворного) государства. Это укрепление в любом случае протекает тихо и мирно, в соответствии со своей собственной логикой. Система достаточно проста: воюющие армии, в нашем случае — французские, нуждаются, конечно, в больших деньгах. В результате экономического подъема, который, хотя и медленно, продолжается по крайней мере вплоть до первых катастроф 1560-х годов, средние классы и правящие группы накопили довольно значительные денежные средства, на которые и обращают свои взоры военные. Чтобы добраться до них, государство продает представителям этих классов и групп за звонкую монету административные и особенно судебные должности, что в чисто институциональном плане отвечает необходимым потребностям королевства, постоянно пребывающего в состоянии хронической административной полууправляемости, усугубленной распространением частного самоуправства. И королевству в своих же собственных интересах приходится с каждым годом все больше увеличивать управленческий аппарат. В этом смысле можно сказать, что войны, как это ни парадоксально, на внешних фронтах подкрепляют внутренний и гражданский мир, расширяя органы правопорядка. Отсюда медленный, но верный рост числа служилого чиновничества. К моменту смерти Генриха II численность служилых людей достигает как минимум 10 000. Этот государственный аппарат, несмотря на истошные крики разного рода публицистов, включая и добряка Рабле, противника «жирных котов», не является ни чрезмерным, ни всепроникающим.

Во всяком случае, правление Генриха II совпадает с великой эпохой финансовых и административных преобразований: за 12 лет пребывания у власти этот монарх в данной области совершил столько, сколько Франциск I, тоже отличавшийся активностью в этом направлении, сделал за 32 года. Да, налоги при Генрихе увеличиваются, но их рост сам по себе не является пагубным, если не считать неравномерного и несправедливого распределения их гнета, который касается в большей мере непривилегированных и сельских жителей. Население внесло в казначейство или, вернее, в различные королевские и полугосударственные кассы 140 т серебра в эквивалентном исчислении в 1547 году и 190 т — в 1559 году. Но с учетом экономического и демографического роста и постепенного обесценения металлических денег по отношению к реальным товарам в период общего повышения цен рост налогов — конечно, значительный — ни в коем случае не является невыносимым. Король играет на размере пошлин, то увеличивая, например, экспортные сборы, чтобы наполнить свои сундуки, то затем, снижая их, чтобы ублажить купцов и третье сословие, что в конечном итоге стимулирует внешнюю торговлю. Бесспорно, дворянство поставляет воинов и, естественно, освобождается — не без злоупотреблений — от налогов. Духовенство, надежно контролируемое после конкордата 1516 года, вносит свои «десятины», которые по сути являются скрытым налогом[94]: они порой достигают 20% отчислений со всех доходов Церкви. Крестьянам приходится платить тяжелые налоги, и они порой протестуют. Средние и высшие классы платят королю значительно больше, чем во времена Франциска I, с учетом платежей по займам муниципалитетов. Наконец, государственный кредит не ограничивается выпуском парижских займов. Недостаточность или неадекватность налогов (которые по своим размерам далеки от того, чтобы содрать все до нитки со всей массы налогоплательщиков) вынуждает Высший королевский совет прибегать в больших масштабах к займам. Фактически или по праву последние обеспечиваются за счет изъятий из королевского домена, но больше всего за счет доходов от налоговых поступлений, которые передаются в распоряжение банкиров-кредиторов. К концу 1550-х годов общая задолженность государственных учреждений, накопившаяся с начала века, достигает порядка 43 млрд. ливров. Это в три раза больше, чем годовой бюджет. Процентные ставки составляют не менее 16%, что, конечно, не устраивает монарха-заемщика. Чтобы управлять всем этим, в Лионе (в значительно большем масштабе, чем в Париже) сформировалась мощная финансовая организация. Ведь лучшие банковские сети трансальпийского происхождения появились раньше и, таким образом, были в наличии в Ронской области. Синдикат банкиров, особенно итальянцев, который уже давно работает «в упряжке» с французским государственным сектором, становится официально договаривающейся стороной в контракте, получившем название «Большая сделка» и подписанном представителями монарха. Обосновавшиеся у слияния Соны и Роны выходцы с полуострова, которым объективно помогло поступление в больших количествах драгоценных металлов из Америки через Испанию, предоставляют суверену займы в золотых или серебряных монетах. В свою очередь, они берут взаймы у зажиточных людей Франции и других стран (дворян и простолюдинов), чтобы пополнить свои запасы наличности. Они возмещают сами себе расходы, а затем делают выплаты своим кредиторам второго эшелона за счет средств, которые извлекают из предоставленных королем фискальных привилегий, в частности, в южных регионах Франции. Эта «черпалка» функционирует почти без сбоев в течение всей жизни Генриха II. Во всяком случае, хозяин Лувра устроился лучше, чем испанский Филипп II, обанкротившийся в 1557 году в результате непосильных расходов на войны, которые он вел против своего французского коллеги. Смерть Генриха II в 1559 году и последовавшие религиозные волнения причинили значительный ущерб Большой сделке, которой уже угрожал острый кризис 1558 года. Позднее встанут проблемы формирования национальной финансовой элиты, которые постепенно будут решены. В XVII веке она станет автохтонной, а не итальянской, парижской или лионской. Но может ли она наконец удовлетворить (grosso modo) «бюджетные» потребности, которые будут возрастать быстрее, чем когда-либо, и, по-видимому, неудержимо? Финансы позволяют понять систему общего управления. Франциск I охотно использовал услуги секретарей по финансам, «служителей, которые готовили и визировали королевскую корреспонденцию», причем по всем сюжетам и вопросам они касались далеко не только денег, валюты или займов. Флоримон Роберте в первой четверти века придал большой вес институту секретарей, главным руководителем которых был он сам. С самого начала правления Генрих II расширяет и систематизирует этот институт, он назначает четырех секретарей по финансам, которых вскоре нарекут «государственными секретарями». Он подбирает кандидатов на эти должности из бывших служителей своего отца (уже активно работавших на такого рода должностях). Назначает на эти посты и новых людей из своего личного окружения тех времен, когда он был дофином, либо из окружения Монморанси или даже Гизов. Речь идет одновременно и об обновлении государственных структур, и о подборе преданных политике Генриха. Каждый из четырех секретарей в соответствии с направлениями розы ветров, а скорее — почтовых дорог, контролирует всю переписку с обширным сектором королевства, в том числе и по дипломатическим вопросам, которые географически соответствуют этому сектору в плане внешней политики. Так, секретарь по Нормандии имел в своем «департаменте» Англию, по Аквитании — Испанию, по Дофине — Италию и т.д. Все заслуживающее внимания пространство внутри страны и за ее пределами распределялось между секретарями и ими курировалось. Четыре руководителя обозначенных таким гибким образом участков являются выходцами из высших или средних слоев «людей мантии», за исключением «классической» знати, которая все еще самоистребляется на полях сражений: власти считают работу пером в том виде, как она выполняется письмоводителями, недостойной для дворян. Государственные секретари, которые наследуют сами себе, подобно «картриджам», являются также выходцами из некоторых «семей мантии», таких как Боштель, Нёфвиль-Вильруа, Роберте, Лобеспин… С 1550 года они занимаются всеми делами и посланиями короля: ведут переписку с послами, командующими армией, губернаторами и генеральными наместниками короля в провинциях и т.д. Во время войны и постоянных переездов короля одни сопровождают двор, другие — штаб и войска во время похода. Им приходится смириться с этим некомфортным «кемпинг-тайм», как выразился один британский посол, не любивший непрекращающиеся переезды. Команда клерков, переписчиков и подручных, помогающих госсекретарям в их работе, насчитывает для всех четырех максимум 30 человек. Это еще одно свидетельство малочисленности государственного аппарата в начале второй половины XVI века, а также в конечном счете и неоспоримой эффективности его с учетом еще довольно скромных размеров всей системы.