Книга Сексуальная жизнь в Древнем Риме - Отто Кифер

Но не следует думать, что в Риме никто не танцевал. Согласно Плутарху («Нума Помпилий», 13), одним из древнейших римских обычаев был военный танец или весенний танец салиев – по сути, процессия религиозного характера. Интересный комментарий по этому поводу приводит Варрон (см.: Сервий. Комментарий к Вергилию. Эклога v, 73): «Смысл танцев на религиозных празднествах в том, что, по мнению наших предков, ни одна часть тела не должна оставаться в стороне от религиозных ощущений». С этим мы можем сопоставить танцы при погребении знатных людей, или на основанных Нероном ludi juvenales.

После войны с Ганнибалом в Риме начали учить танцам. Макробий (iii, 14, 4) рассказывает: «В эпоху высочайшей нравственности, между двумя Пуническими войнами, свободнорожденные граждане, даже сыновья сенаторов, ходили в танцевальные школы и учились танцевать и трясти бубнами. Я стыжусь признаться, что даже матроны не видели в танцах ничего неприличного. Напротив, ими интересовались самые уважаемые, хотя они и не стремились стать опытными танцовщицами. Саллюстий говорит: «Она играет и танцует более грациозно, чем дозволено приличной женщине». В сущности, он обвиняет Семпронию не в том, что она танцует, а в том, что она танцует хорошо. Танцам учились сыновья знатных людей и, того хуже, их незамужние дочери. Это доказывают слова Сципиона Эмилиана Африканского: «…юноши и девушки из знатных родов ходят в школы танцев вместе с выродками…» Далее Сципион говорит, что однажды зашел в такую школу и увидел там более пятидесяти юношей и девушек. Среди них был двенадцатилетний мальчик, сын кандидата в магистраты: мальчик исполнял «танец с бубнами, какой не сможет достойно исполнить даже бесстыжий раб».

Мнение сурового моралиста Цицерона мы уже приводили. С другой стороны, известно, что такие друзья Цицерона, как Целий Руф и Лициний Красс, любили танцевать и проявили в этом деле большое мастерство. Консула 60 года до н. э. упрекали за то, что танцор из него лучший, чем правитель. Итак, мнения римлян противоречат друг другу, возможно, из-за того, что танец не признавался полезным упражнением; он считался – если не считать военных и религиозных танцев – более-менее возбуждающим средством. (Точно так же можно объяснить и нелюбовь римлян к наготе.) Римляне любили смотреть на танцоров, но осуждали любителей, танцевавших с профессиональным мастерством, или публично танцующих женщин из общества.

Однако в эпоху империи, особенно в вольнодумных кружках, отношение к танцам изменилось. Гораций рассказывает, как изящно танцует жена Мецената, Овидий же советует всем девушкам – а фактически всем влюбленным – научиться танцевать («Наука любви», iii, 349). Поэт Стаций (современник Домициана) сообщает в похвалу своей дочери, что ее танцы не идут против правил приличия («Сильвы», 3, 5). Во время принципата Августа впервые в истории римский гражданин преподал уроки танца. Лукиан написал эссе о танце; он говорит, что в его дни учителя танцев появлялись в домах знати наравне с другими наставниками. Конечно, стоик Сенека выступает против этого; он полагает, что подобные упражнения расслабляют тело и отвлекают молодежь от серьезных занятий. И его предупреждения были отчасти оправданны, так как римляне, как мы видели, не понимали истинной сути танцев, и поэтому танцы сопровождались разнообразнейшими аморальными поступками. Более того, профессиональные танцовщицы играли на чувственности зрителей и, как говорят нам все свидетельства, были чрезвычайно искусны в этом. Овидий («Любовные элегии», ii, 4, 29) говорит:

Эта в движенье пленит, разводит размеренно руки,Мягко умеет и в такт юное тело сгибать.Что обо мне говорить – я пылаю от всякой причины, —Тут Ипполита возьми: станет Приапом и он.

(Ипполит – целомудренный пасынок любвеобильной Федры, а Приап – дух плодородящих сил.) Перед нами достаточно откровенное признание эротического эффекта таких танцев. Грациозные танцовщицы изображены на многих фресках из Помпей.

Танцовщицы были в основном иностранками из Кадиса (Гадеса) или из Сирии. Испанские танцовщицы отличались особо возбуждающими и чувственными танцами. Суровый Ювенал говорит (xi, 162):

Может быть, ждешь ты теперь, что здесь начнут извиватьсяНа гадитанский манер в хороводе певучем девчонки,Под одобренье хлопков приседая трепещущим задом?..Для богачей это способ будить их вялую похоть,Точно крапивой…[66]

С ним согласен Марциал; он ведет простую жизнь, так как (v, 78, 22)

Не богат наш обед (кто станет спорить?),Но ни льстить самому, ни служить лестиЗдесь не надо: лежи себе с улыбкой.Здесь не будет хозяев с толстым свитком,Ни гадесских девчонок непристойных,Что, похабными бедрами виляя, Похотливо трясут их ловкой дрожью.

В другом месте (xiv, 203) он говорит:

Так она вертится вся и так сладострастна, что дажеСам Ипполит бы не смог похоть свою удержать.

(В оригинальном тексте используется слово masturbator.)

Сирийские танцовщицы появляются в сатирах Горация (i, 2, 1). Светоний ставит их на один уровень с проститутками («Нерон», 27). Проперций (iv, 8, 39) сообщает, что их нанимали для оживления пиршеств: они исполняли сладострастные танцы под звуки флейт, аккомпанируя себе на бубнах. Пирушка достигала кульминации, когда появлялись эти наемные танцовщицы, что мы ясно видим из процитированной выше речи Цицерона в защиту Мурены. Цицерон продолжает в той же связи: «На рано начинающихся пирушках наслаждения и многочисленные развлечения под конец сопровождаются пляской». Ясно, что именно так ублажала своего возлюбленного Цинтия, любовница Проперция (Проперций, ii, 3). Истинно римским отношением к танцам отличается Гораций. Он любит вспоминать («Оды», i, 4; iv, 7) весенние танцы нагих граций и нимф, но горько сетует, что юные девушки с удовольствием учатся ионийским танцам. В основе этого противоречия лежат два несовместимых факта: для респектабельной римлянки было неприлично уделять серьезное внимание танцам, однако римляне любили смотреть сладострастные представления наемных танцовщиц и были не против изображения красивых танцующих женщин в поэзии, скульптуре и живописи. С этой точки зрения нетрудно дать оценку и позднейшим описаниям танцев, например тому, что приводит Аммиан Марцеллин (xiv, 6; действие происходит около 350 года н. э.): «При таких условиях даже немногие дома, прежде славные своим серьезным вниманием к наукам, погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора – мастера потешных дел. Библиотеки заперты навечно, как гробницы, и сооружаются гидравлические органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения. Дошли наконец до такого позора, что, когда не так давно из-за опасности недостатка продовольствия принимались меры для быстрой высылки из города чужестранцев, представители знания и науки, хотя число их было весьма незначительно, были немедленно изгнаны без всяких послаблений, но оставлены были прислужники мимических актрис и те, кто выдали себя за таковых на время; остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров». В этой связи Аммиан жалуется на женщин, которые уже давно бы могли стать матерями трех детей, но предпочитают незамужнюю жизнь и «скользят ногами на подмостках в разнообразных фигурах, изображая бесчисленное множество сцен, которые сочинены в театральных пьесах».