Книга "Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году - Александр Васькин

…В самом жалком состоянии нашел я семейство мое, взошед, с полковником и часовыми, в комнату, в которой они находились. Из архива департамента, однако, высланы были все солдаты и к дверям оных поставлены часовые; ко мне же в комнату поставлен офицер Голландской гвардии с своими тремя денщиками. Моей команды солдаты, при департаменте служащие, напились пьяны и вышли ко мне из повиновения, а вахмистр Гурилов из окна упал на двор и убился до смерти. В 9 часов вечера сильный дым показался на Арбате (комнаты Вотчинного Департамента имеют вид в три стороны города)».

А уже на следующий день огонь, окруживший древнюю крепость со всех сторон, вынудил императора срочно бежать из нее по подземному ходу. И как же это бегство было не похоже на произошедший днем ранее въезд в Кремль. Еще утром дела были не так плохи, и Наполеон успел даже чиркнуть письмецо своей любимой супруге, в котором расхваливал Москву как город, равный по величине Парижу. В конце он приписал: «Мое здоровье хорошее, мой насморк кончился. Враг отступает… Прекрасное завоевание – результат сражения при Москве-реке». Интуиция не подсказала Наполеону, что главный его враг – огонь, который наступал с удесятеренной силой.

Через несколько часов Наполеон вновь впал в крайне нервное состояние, сравнимое с тем, что он испытал на Поклонной горе. Не стесняясь своего адъютанта Сегюра, он «не находил себе места, каждую минуту вскакивал и опять садился. Он быстрыми шагами бегал по комнатам, и во всех его жестах, в беспорядке его одежды выражалось необычайное беспокойство. Из его стесненной груди вырывались по временам короткие, резкие восклицания: «Какое ужасающее зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое необыкновенное решение! Что за люди! Это скифы!»

А теперь дадим слово самому Наполеону: «Сначала пожар казался неопасным, и мы думали, что он возник от солдатских огней, разведенных слишком близко к деревянным домам. На следующий день огонь увеличился, но еще не вызвал серьезной тревоги. Я выехал верхом и сам распоряжался его тушением. На следующее утро (4 сентября – А.В.) поднялся сильный ветер, и пожар распространился с огромной быстротой. Сотни бродяг, нанятые для этой цели, рассеялись по разным частям города и спрятанными под полами головешками поджигали дома, стоявшие на ветру. Это обстоятельство делали напрасными все старания потушить огонь… Оказалось, что большинство пожарных труб испорчено. Их было около тысячи, мы нашли среди них, кажется, только одну пригодную. Кроме того, бродяги, нанятые Ростопчиным, бегали повсюду, распространяя огонь головешками, а сильный ветер помогал им».

Ветер был такой силы, что сбивал людей с ног. Если верить свидетельствам очевидцев, то складывается впечатление, что это и вовсе был ураган: «Когда принц Невшательский, желая взглянуть на пожар, свирепствующий вокруг Кремля, поднялся вместе с одним офицером на одну из террас дворца (где остановился Наполеон – А.В.), то их обоих чуть не снесло оттуда порывом ветра».[118]

На Ростопчина Наполеон был до такой степени рассержен, что даже пожаловался на него своему российскому коллеге – Александру I. Вообще, во многих мемуарах участников похода на Москву находим мы фамилию Ростопчина. Его в те дни в Москве не было, но он незримо присутствовал на ее улицах. Фамилия Ростопчина будто стала нарицательной.

Филипп-Поль де Сегюр, адъютант Наполеона.

Худ. А. Тардье. 1820 г.

Оценив всю критичность положения, Наполеон решил покинуть Кремль, осажденный огненной блокадой, но смог сделать это всего лишь через одни свободные от пламени ворота. Видимо, это были Боровицкие или Спасские ворота, т. к. выбравшись из Кремля, французы сразу же оказались на берегу Москва-реки. Есть и другая версия: французский император бежал из Кремля по подземному ходу.

Временное укрытие Наполеон нашел в Петровском путевом дворце, где обычно останавливались перед коронацией русские цари. Отсюда ему оставалось лишь наблюдать, как тонет в огне так и не доставшаяся ему древняя русская столица. Правда, даже во дворце стекла от жара нагревались настолько, что к окнам невозможно было подойти, поэтому волосы любопытного императора обгорели.

Вид Петровского дворца до пожара 1812 года.

Исторические этюды о Москве. – Лондон. 1813 г.

Продолжим, однако, захватывающий рассказ Наполеона, надиктованный им своему врачу на острове св. Елены: «Я велел расстрелять около двухсот поджигателей. Я оставался в Москве, пока пламя не окружило меня. Огонь распространялся и скоро дошел до китайских и индийских магазинов, потом до складов масла и спирта… Тогда я уехал в загородный дворец императора Александра (Петровский путевой дворец – А.В.), и вы, может быть, представите себе силу огня, если я вам скажу, что трудно было прикладывать руку к нагретым стенам или окнам дворца со стороны Москвы. Это было огромное море, небо и тучи казались пылающими, горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! Это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда либо виденное человечеством!!!»

Руины Петровского путевого дворца после пожара 1812 года.

Худ. Дж. Т. Джеймс. 1814 г.

А тем временем вихри горячего пепла властвовали на улицах Москвы, ослепляя и обжигая пытавшихся выбраться из города французов. Не было спасения и на земле, заваленной обугленными головешками и раскаленными кусками железной кровли, сорванной ветром с крыш горящих домов.

Раздобытые французами экипажи на постоялых дворах Москвы также не могли им помочь (они впрягали вместо лошадей пленных русских солдат, а при отсутствии оных – тащили сами – таково было желание побольше награбить и увезти). Улицы были перегорожены остатками «прекрасной мебели, поломанной и полуобгоревшей, фортепианами, разбитыми хрустальными люстрами и бездной других роскошнейших предметов».[119]

Наполеон I в Петровском дворце.