Книга Струна - Илья Крупник

– Ну, кто?… – бешено спросил Олег Петрович и послушал этот резкий стук, расцепив руки. – Кто там?! – Потом осторожно откинул все ж таки крючок на двери.

Неизвестный человек стоял в коридоре, очень худой, не двигаясь, тяжело сжимая зубы, кулаки его был опущены. Но стоял он настойчиво, даже устремляясь вперед, в старом, узком, длинном пальто, воротник его был поднят, а из-под кепки прямо на Олега Петровича горели, блестели и потухали дьявольские его глаза.

– А… – сказал Олег Петрович. – Вы… вы куда?! – сказал Олег Петрович.

Слабый, такой недостаточный свет был в коридоре, да и все двери слева так же, как двери справа, были притворены, только низенький Кирилл Афанасьевич с седой бородкой, в мягких домашних валеночках, в меховой безрукавке с зеленым верхом жарил рыбу на керогазе.

– Витя, – забеспокоился Кирилл Афанасьевич, прикручивая керогаз, и приблизился. – Очнись! Они переехали – Иван Сергеевич, Вера Павловна!

– Они переехали, отсюда переехали! – подхватил с облегчением Олег Петрович. – Увы. – И даже ладони развел от сожаления. – Получили квартиру.

– А Хэм, – не двигаясь, сказал сквозь зубы человек, – есть?

– Кто?

– Почитать. Хэмин-гу-эя.

– Нету, – вздохнул Олег Петрович. – Увы, нету.

Человек медленно, очень медленно, уничтожая, провел по нему глазами и пошел, почти не качаясь, прочь, к лестнице.

Олег Петрович поднял брови и поглядел на Кирилла Афанасьевича.

– М-да, – сказал ему добрый Кирилл Афанасьевич. – Рыбки не хотите?

Олег Петрович помотал головой.

Кирилл Афанасьевич улыбнулся сочувственно и потрогал тихонечко кончик бороды.

– Иван Сергеич, – пояснил он сочувственно, – был очень отзывчивый, вежливый и умный человек. Ленинградец бывший, как вы слышали, на пяти языках читает свободно. Да. Ну, если, к примеру, – улыбнулся Кирилл Афанасьевич, – хотя бы: что говорил Иван Сергеич о зеркале. К примеру. Когда человек смотрит в зеркало, – объяснил ему Кирилл Афанасьевич, – то это смотрит человек не своими, вообще не собственными глазами, а как бы глазами других людей. Представляете? Глазами тех, кто мог бы им заинтересоваться и оценить. Поэтому… – поднял он палец и замолк: заскрипела, двинулась осторожно Ниночкина дверь, и мелькнула там черная Ниночкина челка на испуганном лице и даже ее смуглое, ее пышное голенькое плечо! Все мелькнуло там, э-эх, мелькнуло и исчезло…

– М-да-а-а, – от души прошептал Кирилл Афанасьевич, опуская палец. – Хороша.

– Ммм, – помялся Олег Петрович, краснея. – Это, знаете…

– Хороша, хороша, я знаю!

Маленький Кирилл Афанасьевич, задрав белую свою татарскую бороду, сощурился от сочувствия и понимания.

– Послушайте, – сказал нетвердо Олег Петрович. – Давайте лучше покончим с зеркалом, пожалуйста.

– А, – замотал головой Кирилл Афанасьевич, – прошу прощения, зеркало… Виноват и прошу прощения. Значит, что? Значит, смотрит в зеркало человек глазами тех, кто мог бы его оценить, так? И поэтому представляет он в зеркале свое значительное, или свое доброе, или свое решительное лицо! То есть, как говорил Иван Сергеич, – заулыбался он, – человек вообще видит совсем не то, что есть на самом деле.

– Совсем не то?… – сказал Олег Петрович. – Ну, спасибо.

– Пожалуйста, – кивнул с удовольствием Кирилл Афанасьевич. – Вы заходите ко мне, заходите через полчасика! Чаек попьем, все уясним.

Кирилл Афанасьевич, как известно, был прекраснейший человек, математик на покое, и Олег Петрович, прижав ладонь к сердцу, захлопнул дверь. Потом запер ее старательно на ключ один раз и два раза, плюнул и пригладил волосы.

– Ко всем чертям, – прошептал Олег Петрович яростно, направляясь к столу, – ко всем чертям! – И, придвинув табуретку, перечел с карандашом в руке свой длинный план:

а) Просм. лекц. (то есть просмотреть лекцию на завтра).

б) Выгл. руб., чист. носк. (выгладить рубашку и приготовить чистые носки на завтра).

в) Напис. М. (написать жене в Ашхабад).

г) …

– Чист. носк., – выругался Олег Петрович и начал быстро письмо жене.

«Дорогая Муся!

Если бы ты знала, я ведь соскучился без тебя, честное слово. Да и по Генке я соскучился, хотя он, возможно, нечасто думает о своем отце, тогда как, если бы…

(„Тогда как, если бы“ Олег Петрович зачеркнул и остановился невесело. Только маленький свет горел на столике, и стояла головой к столу вплотную раскладушка, чтобы удобнее читать в постели, а за окном с сосульками падал, падал, падал снег. Олег Петрович закусил губу.)

Вчера опять я говорил и с деканом, и с ректором (быстро продолжил он), и я серьезно напоминал, что по условиям конкурса мне обязаны были сразу предоставить не бывшее общежитие, а квартиру! И вот на это получил я заверение клятвенное, что самый первый ордер – будет мой.

Значит (уже оптимистично продолжил Олег Петрович), когда закончит Генка десятый класс, будет у меня квартира, вы тут же переедете, и начнется у нас с вами новая, прочная жизнь!»

– Эх, – сказал отчаянно Олег Петрович.

«К тому же очень это удачно, что на кафедре люди не сволочи (решил уже закругляться Олег Петрович). Правда, институт не столичный и город маленький, но, слава богу, покончено с Азией, со всеми интригами мелкими ашхабадскими… Слава богу! Может, это российская кровь во мне говорит? Родная почва? Голос, как говорится, крови? Не знаю. Живу я размеренно, в патриархальности. Вот заходил за книжкой сосед Витя с полуподвального этажа. Чаи распиваю со стариком соседом, чаи…»

Олег Петрович поднял голову, ему показалось отчетливо, что в комнате кто-то сидит.

«Конечно, – подумал со злобой Олег Петрович и огляделся. – Тень отца Гамлета…» Потому что только в детстве был он таким слюнявым, таким потайным фантазером, а в нашей трезвой семейной практичной жизни если, знаете, давать себе волю… Олег Петрович только вздохнул тихонько. Ну а почему, допустим, не дать себе волю? Почему?! Ну хоть когда-нибудь быть наконец свободным! Наконец!

И Олег Петрович дал себе волю, предположил, что это дух присутствует Ивана Сергеевича, бывшего хозяина этой конуры. И увидел, конечно, тут же, как в темном углу, у окна неподвижно, подпирая кулаком подбородок, сидел отнюдь не чудак, а сидел мыслитель.

Правда, не сам Иван Сергеевич, к сожалению, потому что его он не видел никогда, а именно черный, с огромными мышцами, согнув спину, как на репродукциях, – бронзовый мыслитель.

Олег Петрович встал и все ж таки нерешительно подошел к углу. Окно выходило не на сквер, за стеклами медленно, прямо кусками сыпался снег и были уже огни, далеко где-то, в старом нижнем городе, понял Олег Петрович, потому что этот длинный облупленный дом стоял последним, над самым обрывом.

«И вообще, – подумал Олег Петрович, – точно так тут сидел обычно Иван Сергеевич или сидел он совсем не так, это не важно». Ибо Иван Сергеевич, как он слышал, был инвалидом на одной ноге. Но что писал Иван Сергеевич сорок лет назад, еще в Ленинграде, – и, наверное, в белые ночи… – в своей книге, которую Олег Петрович специально отыскал в библиотеке и даже немного перелистал вчера: «Испытания Мудреца есть испытание философской его позиции в этом мире…»