Книга Сорванная помолвка - Тина Лукьянова

— Я спала, вы меня разбудили. А фьорда Каррисо сказала выпить, когда проснусь.

— Ходят здесь всякие, кастрюлями гремят, будят больных девушек, — ехидно сказал Бруно. — Теперь вы убедились, фьорд Кастельянос, что мы и без вас разберемся?

Кастельянос еще немного недовольно посопел, но все же распрощался и ушел. А Бруно тут же начал командовать:

— Дульче, поменяй туфли на тапочки. Тапочки теплее.

— У меня нет тапочек.

— Как это — нет? — удивился он. — Это неправильно.

Я смутилась. Говорить, что не купила тапочки, потому что для меня более важным оказалось купить платье? Нет, он не поймет.

— Мне нравится ходить босиком, — наконец придумала я отговорку.

— Тогда надень теплые носки, — предложил он. — Хотя нет, погоди. Фьордина Каррисо сказала, ты заболела, потому что у тебя нет ботинок. Я купил. Померяй — вдруг маленькие?

Какой он заботливый. Я раскрыла коробку в восторге уже от того, что он обо мне подумал. Но когда увидела его покупку, моему восхищению просто не было предела. Они были такие хорошенькие! Бархатистая замша приятного серебристо-серого цвета. Шнуровка. Кованые детальки. Ботинки прекрасно сидели бы на ноге, если бы…

— Надо же, они тебе большие, — расстроенно сказал Бруно.

— Ничего страшного, — начала я его успокаивать. — Большие — не маленькие. В носок можно газеты затолкать. Зато такие красивые!

— Ну уж нет, моя девушка не будет заталкивать газеты куда попало, — возразил Бруно. — Я их обменяю. И чтобы опять с размером не промазать, дай какие-нибудь туфли.

Я неохотно стащила свои единственные.

— У тебя же тапочек нет, — сказал он. — Давай другие, эти ты уже нагрела. Тебе нельзя остужать ноги.

— Других нет.

— У тебя одна пара обуви? — поразился Бруно. — Разве такое бывает?

Я думала, что сквозь землю от стыда провалюсь. Смотрела на свои единственные туфли и переживала, что не купила еще одни. Но ведь можно с каждой зарплаты покупать себе и Марите что-то новое, тогда через год у нас обеих будет уже шикарный гардероб. Тут мне пришло в голову, что, наверное, неприлично, когда посторонний фьорд покупает мне обувь, и нельзя брать эти ботинки.

— Бруно, давай ты их просто в магазин вернешь? — предложила я. — А я завтра с фьординой Каррисо уже договорилась в магазин сходить. Наверное, лучше, если я себе сама ботинки куплю.

— Вот еще, — недовольно сказал он. — Я не обеднею от покупки одних ботинок.

— Одних — нет, — согласилась я. — Но ты же на меня столько денег тратишь, что иногда страшно становится.

Бруно улыбнулся, показав безупречные зубы, я невольно им залюбовалась и отвлеклась от размышлений на тему что прилично, а что нет.

— Дульче, — сказал он, — мы сейчас сделаем так. Ты выпьешь зелье и ляжешь в кровать, а я возьму твои туфли и обменяю эти ботинки на нужные. И не спорь. А потом займемся кастельяносовским молоком, чтобы завтра ты была совсем здоровой и мы смогли пойти куда-нибудь. Но только не в картинную галерею, — торопливо добавил он. — Искусством я на ближайший месяц сыт.

Я невольно рассмеялась. Но от подарка хотела отказаться. Тогда он подхватил меня на руки и отнес в кровать, проследил, чтобы я выпила зелье, забрал туфли и отбыл. Я хотела его дождаться, но глаза начали сами собой закрываться и, как я ни пыталась с этим бороться, все же закрылись. А когда проснулась, было уже совсем темно, но Бруно сидел рядом на стуле и смотрел этак задумчиво.

— Проснулась? — уточнил он. — Я тебе еще тапочки купил и теплые носки. А сейчас будешь молоко пить.

Но с молоком вышла незадача. Попить удалось только после того, как Бруно принес из магазина третью бутылку. Только тогда он смог послать достаточно маленький силовой поток, чтобы молоко подогреть, а не испарить.

— У меня всегда плохо получались заклинания, для которых нужно мало силы, — недовольно сказал он.

— Так у тебя же такой огромный Дар! — восторженно сказала я. — Поэтому и сложно из него вычленить такую малость.

— Ну да. — Успокоенный, Бруно закладывал уже вторую ложку меда. Он отпил из стакана, удовлетворенно кивнул и протянул напиток мне: — Пей. Кастельянос, при всей своей вздорности, плохого не посоветует.

Сладкое молоко я пила крохотными глоточками, смотрела на озабоченное лицо своего парня и думала, какой Бруно замечательный. Повезет той, чьим мужем он станет. А вдруг бабушка права и это судьба? Она же говорила, что увидим друг друга и сразу влюбимся?

На Бруно я взглянула с некоторой надеждой, вдруг он сразу разрешит мои сомнения, но он ответил вопросительным взглядом. Я только вздохнула. Глупости выдумываю. Какая судьба? Он собирался жениться на богатой красавице, и только ее трагическая смерть этому помешала. Если бы не смерть той девушки, он бы никогда не пошел в армию, и мы бы не встретились. Бедный Бруно! Ему так тяжело, а он не сдается, еще и обо мне заботится.

Смутившись, я протянула руку и погладила его по плечу:

— Спасибо тебе за все. Если бы не ты, не знаю, что бы со мной было.

— Что-что, — немного ворчливо ответил он. — Кастельянос бы был.

Я подумала, что Кастельянос не стал бы долбиться в дверь, если бы я не сразу открыла, и ушел бы домой. Он, конечно, тоже хороший и заботливый, но он целитель, ему по профессии положено. Тут я увидела еще один сверток и вопросительно посмотрела на Бруно.

— Ты же сказала, что у тебя нет запасного одеяла, — немного смущенно сказал он. — Вот я и решил, что еще одно одеяло и подушка нам не помешают.

Нам… У меня не было никаких сил протестовать. В глубине души затеплилась надежда. Может, ему удастся забыть покойную невесту рядом со мной? Я так этого хочу! Не потому, что он из богатой семьи. А потому что Бруно — это Бруно. Такой замечательный, что просто другого такого нет на всем свете. И я его… люблю. Да, люблю и хочу быть рядом.

Вечером он наотрез отказался уходить, сказал, что чувствует за меня ответственность, и устроился на полу, завернувшись в принесенное одеяло. Мне не спалось — Бруно ворочался и вздыхал. А мне было так стыдно. Остался он из-за меня, и теперь ему жестко и неудобно, а я сплю на кровати, как императрица.

— Бруно, тебе там не дует? — не выдержала я.

Все же он не так давно из госпиталя. Переохладится, заболеет, и назад, в палату. А самое ужасное — не в наше отделение. Но и в нашем будет не слишком хорошо — уж больно его невзлюбил фьорд Кастельянос. Неужели до сих пор не может простить Бруно катание на тележке?

— Разве что немного.

Настоящие мужчины никогда в таком не признаются, потому что им стыдно казаться немужественными. Перетерпят все неудобства, но ни за что о них не скажут. И все это из-за меня!

— Зря ты здесь остался, — опечалилась я. — Сам подумай, что со мной за ночь может случиться? Ты же видел, я почти здорова после лечения фьордины Каррисо и ее зелья. Она говорила, что я как новенькая к утру буду. А наставница просто так болтать не будет, понимаешь?