Книга Одержимые блеском. О драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир - Аджа Рейден

Напоказ

Жемчуг всегда был редкостью, его сложно было достать, поэтому он всегда означал деньги. Но «Перегрина» значила куда больше. Почему Филипп не одарил свою будущую жену рубином или бриллиантом? Или гигантским изумрудом? Смысл был бы таким же. В конце концов, это была Испанская империя. Но, как оказалось, Испания купалась не только в изумрудах.

Изначально Колумбу пообещали 10 процентов от доходов со всех тех земель, которые он откроет. Но ему не удалось до конца открыть все сокровища, и он оказался в немилости. Потерял Колумб не только свободу, но и свою долю в прибыли. По договору, заключенному им с короной, стандартная «королевская пятая часть», или 20 процентов от всех доходов от Нового Света, отходила прямиком короне.

И это был хороший доход! Из Нового Света привозили такое количество жемчуга, что Америку стали называть «землей жемчуга». Весь шестнадцатый век прославился как «Великий век жемчуга». По мнению кураторов Чикагского музея естественной истории, «вероятно, в период между 1515 и 1545 годом в оборот попало больше жемчуга… чем за любой сравнимый период времени до или после этого»[175]. До появления культивированных жемчужин обе жемчужины, претендующие на название «Перегрина», были бы подарком, достойным королевы.

Жемчуг не терял своей ценности на протяжении всей истории человечества, так как предложение было неустойчивым, и к шестнадцатому веку он практически эксклюзивно ассоциировался с королевской властью. Благодаря уникальным оптическим свойствам в сочетании с загадочным происхождением жемчужины всегда отождествлялись с тайной и сексуальностью, а благодаря белому цвету они всегда считались символом женственности, девственности и христианства. Гигантская жемчужина была великолепным подарком только что коронованной, глубоко верующей католической королеве, девственной невесте тридцати семи лет, несколько неуверенной в своем положении правительницы.

Но это все же не ответ на наш вопрос. В этот период жемчуг в больших количествах поступал из Нового Света, бóльшая часть которого принадлежала Испании. Как и любое кольцо в знак помолвки, «Перегрину» обязательно должны были увидеть другие люди, ну и невесте она должна была доставить удовольствие. Гигантская жемчужина, присланная испанским женихом, стала ясным сигналом Марии и всем остальным в Англии. И говорил этот сигнал не только о католической вере обоих супругов и матримониальных намерениях, и даже не был намеком на девственность Марии почти в сорокалетнем возрасте.

Это было свидетельство богатства, власти и мирового господства.

Поняла Мария тайный смысл подарка или нет, но все остальные в Англии поняли. И это не прибавило популярности ни новой королеве, ни ее будущему супругу в глазах обнищавших местных жителей. Не помогло и то, что после вызывающе безвкусного католического бракосочетания по улицам Лондона проехали двадцать повозок с испанским золотом[176]. Антииспанские настроения при дворе и по всей стране разгорались день ото дня. К счастью, брак оказался очень коротким.

Коротким, но катастрофическим.

Самый неудачный тройственный союз

Мария и Филипп поженились 25 июля 1554 года. Мария была на седьмом небе от счастья. Филиппу не нравилось в Англии все, начиная с погоды и заканчивая людьми. И больше всего отвращения ему внушала молодая жена, хотя по этому поводу он проявил максимум дипломатии. Мария была на одиннадцать лет старше мужа, и с его точки зрения (он был не слишком далек от истины), она была неотесанной, прилипчивой и разочаровала его. Не стоит забывать еще и о том, что английский парламент отказался короновать Филиппа вместе с Марией. Это стало унижением для императора Испании, с которым обошлись как с консортом[177].

Не стоит и говорить о том, что Мария повиновалась любому слову мужа, что еще больше выводило из себя английский двор. Были даже разговоры о том, что она намеревается бросить вызов парламенту и короновать Филиппа[178]. Бурлящее напряжение между короной и двором достигло точки кипения, когда через несколько месяцев после свадьбы Мария объявила себя беременной. Она таковой и выглядела. У нее прекратились месячные, началась лактация. Но беременной Мария не была. После долгих месяцев возбужденного ожидания, подготовки и официального объявления ничего не произошло. Оказалось, что первая из двух беременностей Марии, прежде чем ее погубило то, что вызывало их симптомы (позднее историки пришли к выводу[179], что это была пролактинома), была ложной.

Можно с уверенностью сказать, что к этому времени Мария стала совершенно безумной. Не удовлетворившись тем, что Англия вернулась в лоно римской католической церкви, в 1554–1555 годах королева принялась уничтожать протестантов, замучив и убив множество своих подданных, включая почти триста человек, сожженных на костре. Даже испанцы считали, что она перестаралась. А когда муж, религиозный фанатик, ведущий священную войну, предложил ей взять тайм-аут[180], Мария совершенно слетела с катушек.

В апреле 1555 года Елизавета снова оказалась под домашним арестом, пока у не беременной по-настоящему Марии не начались ложные роды. Елизавету вызвали из Вудстока в Уайтхолл к сестре. Это может показаться трогательным выражением сестринской привязанности, но на самом деле Елизавета просто должна была быть поблизости на тот случай, если королева умрет в родах.

И вот здесь история становится интересной. Филипп решил встретиться с принцессой наедине через пару дней после ее приезда. Утверждают, что Елизавета «очаровала»[181] его и он презентовал ей весьма ценный бриллиант стоимостью 4000 дукатов[182]. (При весьма приблизительном сравнении это составит 23 миллиона современных долларов, совсем даже не плохой подарочек в честь знакомства со своей новой свояченицей.) После этого Филипп, предположительно, настоял на том, чтобы его жена простила Елизавету. И она повиновалась или, по крайней мере, сделала вид, что простила. Впоследствии, когда Мария лежала на смертном одре и стало ясно, что никакого ребенка не будет, Филипп даже попросил ее восстановить Елизавету в правах наследования.