Книга Юрий Никулин - Иева Пожарская

Карандаш же постепенно успокаивался. Он уже смотрел вниз на страховочную сетку, как бы примериваясь к высоте. Расстояние от каната до сетки — всего-то метров десять! Как бы прикидывая, он сначала бросал вниз шляпу, потом вынимал рулетку, измерял расстояние и, наконец, хитро посмотрев на публику, вытаскивал из кармана свернутый моток веревки. Запасливый! Конечно, один конец веревки полагалось привязать к канату и только тогда спускаться, но Карандаш просто перекидывал веревку через канат. Два конца веревки падали вниз, но так, что один конец почти доходил до сетки, а другой был короче и болтался где-то на полпути. Карандаш же, радуясь возможности слезть наконец-то вниз, обхватывал руками оба конца веревки и начинал медленно спускаться. Но как только он проходил то место, где заканчивался короткий конец, веревка в долю секунды соскальзывала с каната и Карандаш с большой высоты летел… в сетку. «Ах!» — вскрикивал на едином выдохе весь зал. А Карандаш за те доли секунды, что летел с веревки вниз до сетки, успевал сорвать с головы свой темный парик, незаметно спрятать его в карман… и публика видела уже клоуна с поседевшими от страха волосами (под темный парик Карандаш заранее надевал второй — седой). Седой Карандаш, потрясенный внезапным падением, в полной панике носился по натянутой над манежем сетке. Потом с воплями он соскакивал с сетки на ковер и убегал за кулисы. Эта карандашевская реприза заканчивалась, что называется, под стон зрителей.

И вот знаменитый Арнольд работает с вновь созданной группой клоунов Московского цирка, работает с Никулиным. Сначала Арнольд вместе с Марком Соломоновичем Местечкиным, тоже крупнейшим мастером цирковой режиссуры, почти ежедневно собирали клоунов и много говорили с ними о возможных репризах и интермедиях. Несколько раз приходили и авторы, пишущие для цирка. Видимо, они не поняли, чего от них ждут, так как никто из них не предложил потом никакого текста. Вскоре и режиссерские собрания прекратились, работу клоунской группы практически пустили на самотек, эксперимент не оправдал себя. Но зато Никулин, долго безвыездно находясь в Москве, сумел посмотреть лучшие номера цирка на Цветном и, что для него было особенно важно, самых интересных клоунов. Ведь видеть работу блестящих мастеров своего дела — это тоже учеба, тоже накопление опыта.

В известном смысле современный российский цирк — в том числе и его клоунская составляющая — переживает сейчас сложные времена еще и потому, что молодым, начинающим клоунам не у кого учиться. Мастера уезжают работать за границу — там гонорары. А как воспитать клоуна без передачи опыта, что называется, из рук в руки (или «из ног в ноги», «из головы в голову» и т. д.)? Никулину в этом смысле повезло, он учился в студии клоунады у великих преподавателей, он работал с Карандашом, который основательно «ткнул его носом в опилки». Он работал с выдающимися цирковыми режиссерами. Наконец, он видел отличных клоунов и других старых цирковых артистов за работой — и копил, копил, копил в себе всё увиденное, услышанное, почувствованное…

День 10 091-й. 12 августа 1950 года. Первая реприза

В клоунской группе дела шли ни шатко ни валко, но приближался новый сезон, и Московский цирк готовился к приемке новой программы. В один из дней, уныло наблюдая репетицию приехавших артистов, Никулин сидел в зрительном зале с Леонидом Куксо, бывшим учеником Карандаша и тоже участником клоунской группы. Куксо тогда уже начинал немного писать сам, сочинять репризы и даже сделал одну для Карандаша: Карандаш выходит на манеж с собакой и сообщает инспектору, что отправляется на прогулку. Инспектор волнуется: ведь темно, переходить улицу опасно. На это Карандаш отвечает, что не боится, так как у них с Кляксой есть свой стоп-сигнал. «Погасите свет!» — кричал Карандаш. И все видели, как у собаки под хвостом горят две красные лампочки.

Такая вот реприза… И вот, сидя с Никулиным в зале, Леонид Куксо вдруг начал размышлять вслух о том, что Никулину с Шуйдиным надо сделать свою клоунаду, необычную. И начать ее надо как-нибудь нестандартно, но так, чтобы сразу заинтриговать публику. Например, пусть кто-нибудь — Юра или Миша — выйдет на манеж и поставит на стол здоровенный восклицательный знак. Из воспоминаний Юрия Никулина: «Как бы развивая эту дикую идею, я в шутку предложил:

— Может быть, лучше поставить знак вопроса, все-таки тайна какая-то? Неразрешенный вопрос…

Куксо встрепенулся:

— А что — вопрос?.. Это мысль. Это здорово! Вот, мол, мы задаем вам вопрос…

Я вспомнил забавные рисуночки в журнале "Пионер" тридцатых годов. Там была целая серия картинок "Приключения с вопросом". Черненький знак вопроса какой-то человек заострял, увязывал, утрясал… Об этом я рассказал Леониду. Мы еще около часа поговорили на эту тему, и Леонид обещал написать интермедию под названием "Наболевший вопрос". Через два дня он ее написал и отдал, как поступали все авторы, Байкалову».

Интермедия Куксо была такая: на манеж выходит клоун (Никулин) с завязанным горлом и огромным портфелем в руках. Его встречает второй клоун (Шуйдин), который, выяснив, что первый охрип и ничего не может сказать, спрашивает:

— Где ты сорвал голос? И вообще, где ты пропадал? Если не можешь говорить, то хоть покажи, что с тобой произошло.

Первый клоун молча выносит из-за кулис стол с графином воды и, стоя в позе оратора, начинает размахивать руками и беззвучно шевелить губами.

— Все ясно, — расшифровывает вслух для зрителей второй клоун, — ты сорвал голос, выступая на совещании. А что стояло на повестке дня?

Тогда первый клоун вытаскивает из портфеля большой черный деревянный вопросительный знак и ставит его на стол. По тому, какие манипуляции проделывает с вопросом первый клоун, второй догадывается вслух, что на совещании вопрос «стоял ребром», потом его «поднимали на должную высоту», «заостряли», «утрясали», что он был «текущий» и, в конце концов, «остался открытым». В финале клоунады выясняется, что совещание по этому вопросу длилось пять дней, и второй клоун изумленно спрашивает:

— И вы пять дней не работали, а всё заседали? Так какой же вопрос вы обсуждали?

В этот момент у охрипшего клоуна прорезается голос и он говорит:

— Вопрос об экономии рабочего времени.

Директор цирка Николай Семенович Байкалов дважды прочитал интермедию Куксо, поморщился и сказал, что, на его взгляд, это ерунда, но пусть посмотрит режиссер Арнольд и сам всё решит. Арнольда Григорьевича Никулин и Шуйдин разыскали в цирковой столовой и уговорили сразу же, вот прямо сейчас, в их присутствии прочитать текст. Читая, Арнольд дважды хмыкнул. Для пущей убедительности тут же в столовой, бегая между столиками, клоуны изображали, кто и как будет выходить и что они собираются делать с вопросом.

— Это будет смешно, — сказал Арнольд, — особенно в исполнении таких кретинов, как вы. Хорошо. Я поставлю вам это антре. Готовьте реквизит.

Реквизит — это было по части Шуйдина, который в тот же день пошел к цирковому столяру, взял у того обрезки досок и лист фанеры, и через три дня бутафорский знак вопроса был вчерне готов. Сверху он закрывался крышкой, и можно было наливать внутрь вопроса воду из графина, а потом выливать ее, чтобы публика поняла, что обсуждался «текущий» вопрос. Нижняя часть вопроса смонтировалась из двух деревянных треугольников, которые под ударом топора отлетали, и все могли увидеть, как вопрос «заострялся». Использовать для заострения вопроса именно топор, а не перочинный нож, клоунам посоветовал Арнольд. Он дал еще несколько советов, касающихся облика артистов и необходимых для репризы предметов, и велел Никулину и Шуйдину начинать репетиции. Сам Арнольд не собирался на них присутствовать, потому что считал, что пока клоуны осваивают технику трюков, режиссеру на арене делать нечего. Режиссер появляется в тот момент, когда техника уже отработана и нужно направить номер в нужное русло, построить его композиционно, дать ему определенное звучание, уточнить создаваемый образ героев.