Книга Иван III - Николай Борисов

В Ивановской церкви был устроен придел во имя святого Варлаама Хутынского. «Варлаама же оттоле поча празновати на Мосъкве, въспоминая чюдо, еже сътвори над Тумгенем, иже из мертвых въскресил, егда был князь великий в Новегороде» (27,271). Впрочем, дело было не столько в чуде, сколько в том, что великий князь «поручи… сынов своих, благовернаго князя Георгиа и благовернаго князя Андрея в обет великому и преподобному чюдотворцу Варламу, яко доброму пастырю и хранителю» (27,268).

Зима 1461/62 года оставила в памяти москвичей лишь одно примечательное событие: в воскресенье 24 января в кремлевском Чудовом монастыре у гробницы митрополита Алексия получил чудесное исцеление чернец этой обители по имени Наум, по прозвищу Деревяга (38, 147). Он был увечным от рождения («от младеньства имый усохшу ногу и на древяници хождаше») и трудился в обители на самых тяжких работах на кухне и в пекарне («служа в том же монастыри в поварни и в пеколници»). Измученный такой жизнью, Наум явился ночью в церковь и, обращаясь к гробнице святителя, стал упрекать его за равнодушие к своим страданиям. Святой смилостивился над несчастным: «И в той час простреся нога его, и скинув деревяницу, на ней же хожаше, и отъиде здрав в келию свою» (20,114).

Мирное течение московской жизни, оживляемое лишь церковными новостями, внезапно было прервано тревожной вестью: раскрыт заговор приближенных опального князя Василия Ярославича Серпуховского, уже более пяти лет томившегося в темнице в Угличе.

Наиболее непосредственный и эмоциональный рассказ об этом сохранился в Ермолинской летописи: «Тое же весны, в великое говеино (Великий пост. — Н.!>.), на Федоровой недели, прииде весть князю великому, что княжы Васильевы Ярославича дети болярьские и иные дворяне хитростью коею хотеша государя князя выняти с Углеча ис поиманиа, и обличися мысль их, и повеле князь велики имать их, Володку Давидова, Парфена Бреина, Луку Посивьева и иных многих, казнити, бити и мучити, и конми волочити по всему граду и по всем торгом, а последи повеле им главы отсещи. Множество же народа, видяще сиа, от боляр и от купец великих, и от священников и от простых людей, во мнозе быша ужасе и удивлении, и жалостно зрение, яко всех убо очеса бяху слез исполнени, яко николиже (никогда. — Н. Б.) таковая ни слышаша, ниже видеша в русских князех бываемо, понеже бо и недостойно бяше православному великому осподарю, по всей подсолнечной сущю, и такими казньми казнити, и кровь проливати во святыи великий пост» (29,157).

Другие летописи сообщают некоторые новые подробности дела. Заговорщики «целоваша крест межь собе, как бы им пришед изгоном к Угличу и выняти князя своего и бежати с ним» (20,114). Уточняются и казни, которым подверглись сторонники опального князя: «…и повеле всех имати и казнити, и бити кнутьем, и сечи руки и ноги, и носы резати, а иным главы отсекати» (19,150); «…повеле казнити их немилостиво: на лубие волочити по леду, привязав конем к хвосту» (27,276).

Новгородский летописец полон сочувствия к «друголюбивым» сторонникам князя Василия Ярославича. Расправу над ними он представляет как результат «дьявольскаго наущениа», а главным виновником называет Василия Темного, который был столь жесток, «что и отцем духовным не велел приступи™ к ним (казненным. — Н. Б.)» (23, 208). Из текста можно понять, что Слепой и его сыновья лично присутствовали при казнях…

В некоторых летописных рассказах о серпуховском заговоре всплывает зловещее слово «измена» (17, 273). При Иване III «изменой» станут называть любое неповиновение московскому великому князю.

Жестокая расправа с серпуховскими заговорщиками стала едва ли не самым темным пятном в биографии умершего через месяц после этого Василия Темного. Слов нет, экзекуция была на редкость кровавой и изощренной. Василий и раньше не отличался милосердием по отношению к тем, кого он считал своими врагами. Он начал ослеплять своих недругов задолго до того, как сам стал жертвой этой византийской казни. И все же здесь необходимы некоторые комментарии.

Московские казни в феврале 1462 года явно носили назидательный характер. Василий Темный хотел такими мерами запугать своих потенциальных противников — сторонников удельных князей. Призрак нового удельного мятежа был для Москвы страшнее всех татарских набегов и стихийных бедствий вместе взятых. Легко представить развитие событий в случае успеха серпуховского заговора. Князь Василий Ярославич, горящий ненавистью к своему московскому шурину, уходит в Литву и становится объединителем всех враждебных Москве сил. Стремясь вернуть свой удел, он начинает войну с Василием Темным, которая грозит перерасти в новую многолетнюю смуту. Под угрозой краха оказываются все достижения последних восьми лет правления Слепого…

Но бедные «изменники» — серпуховские дворяне! Их благородная правда верного служения своему сеньору столкнулась с безжалостной правдой московского домостроительства. Они были раздавлены ею, словно утлая лодочка, раздавленная тяжелыми холодными льдинами на весенней Волге.

Вслед за рассказом о серпуховском заговоре (и не без намека на справедливое возмездие великому князю за его жестокость) летописи помещают известие о предсмертной болезни Василия Темного: «А в то же время, в пяток на Федоровой недели, князь велики, чая себе сухотную болесть, повеле жещи ся, якоже есть обычай болящим сухотною, и повеле ставити зажигая труд (трут. — Н. Б.) той на многых местех по многу, идеже и не бе ему некоеа болезни, тогда бо и не чюаше того; егда же разгнишася раны оны, и бысть ему болезнь тяжка, в чернци хотяше пострищися, и не даша ему воли, и в той болезни преставися месяца марта в 27 день, в суботу, в 3 час нощи; в утрии же в неделю и погребен бысть в церкви Архаггела Михаила на Москве…» (19,150).

В этом сообщении, как и во многих других летописных известиях, относящихся к Василию Темному, есть много загадочного. Кто и почему мог «не дать воли» великому князю, пожелавшему, согласно древней традиции, принять перед кончиной монашеский постриг? (Это могла сделать семья, убежденная в том, что Василий поправится, и, стало быть, нет смысла раньше времени отрекаться от власти. Но мог отказать и митрополит Феодосии — строгий законник, ревнитель церковных уставов, прекрасно знавший, что практика предсмертного пострижения, по существу противоречит самой идее монашества.) В сообщении угадывается и тайная неприязнь летописца к великому князю. Из текста можно понять, что Василий Темный не только умер без обычного предсмертного пострижения, но и стал жертвой собственной мнительности и упрямства. Придя к заключению, что он болен сухотной болезнью, Слепой сам назначил себе лечение. В итоге мучительных и, как намекает летописец, бесполезных прижиганий тлеющим трутом князь, по-видимому, получил заражение крови, от которого и скончался.

Несколько иначе, но с тем же намеком на слепое упрямство князя Василия, излагает историю его болезни составитель хорошо осведомленной Ермолинской летописи: «Тое же весны, не по мнозе времени (после казни заговорщиков. — Н.!>.), в той же во святыи пост князь велики повеле у себя на хребте труд жещи сухотныя ради болести, великая же княгини его и боляре его вси возбраняху ему, он же не послушав их, и с тех мест (с тех пор. — Н. Б.) разболеся» (29,157).