Книга Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) - Федор Селезнев

Ставку из Могилева в Киев, он получил уклончивый ответ: Генеральный секретариат Центральной Рады решил, что единолично принять такое решение не может и постановил обратиться непосредственно к Центральной Раде. Правда, на другой день Генеральный секретариат всё же решил удовлетворить просьбу Духонина, но обставил её выполнение рядом условий. В частности Ставка должна была разместиться не в Киеве, а в Чернигове или Нежине[545].

Тем временем МИД Англии одобрил иницитиву своего посла в Петрограде. 17 ноября письмо Бьюкинена было прочитано лордом Бальфуром на конференции Верховного совета Антанты в Париже. (Она проходила с 15 по 20 ноября). План англичан одобрил и американский представитель полковник Хауз. Но французский и итальянские лидеры – Клемансо и Сонино были против. У Франции имелся альтернативный вариант – меморандум Фоша «О мерах, которые необходимо принять в отношении России». Его суть состояла в том, что румынская армия составит зародыш сил сопротивления немцам на новом Восточном фронте. К ней примкнут Украина, Дон, народы Кавказа, и находящиеся в России чехословацкие воинские части. Естественно всех их нужно финансировать. Это будут делать англичане и французы. А американцам и японцам нужно занять Транссибирскую магистраль под флагом обеспечения находящегося во Владивостоке военного имущества и отправки его в Москву.

Англичане Ллойд Джордж и Бальфур отвергли план Фоша, поскольку его принятие «бросило бы Россию в объятия Германии»[546]. В свою очередь французы и итальянцы противились сепаратному выходу России из войны. На какой-то момент казалось, что их точка зрения восторжествует. Было решено предложить союзным послам объявить, что их правительства готовы рассмотреть вопрос о целях войны и условиях мира, как только в России появится устойчивое правительство, признанное своим народом.

Утром 18 ноября представитель итальянской военной миссии при Ставке в Могилеве генерал Ромеи получил срочную телеграмму от своего офицера из посольства в Петрограде. В ней сообщалось, что союзники решили освободить Россию от союзных обязательств и предоставить ей возможность заключить сепаратный мир, а пока перемирие[547]. Духонин узнал, что французский генерал Ниссель, старший из представителей иностранных миссий в Петрограде, передал эти предложения генералу Марушевскому для оповещения советского руководства.

Для верховного главнокомандующего это означало, что союзники, пусть косвенно, признали большевистское правительство. Иначе говоря, в России есть власть, признанная на международном уровне. И она хочет прекратить войну – с одобрения союзников. В таких условиях выступать против Совнаркома Духонин не счёл возможным.

Однако уже вечером 18 ноября представители Антанты опровергли «частные сведения» о том, что они, будто бы, не препятствуют заключению Россией сепаратного перемирия. Что же произошло?

Дело в том, что днем в Смольный к Троцкому пришёл американский атташе Джадсон, чтобы обсудить вопрос о перемирии. По сути Джадсон говорил от имени всех представителей стран Антанты. Ведь накануне, 17 ноября, он встречался по этому поводу с англичанами Бьюкиненом и Ноксом, а также главой французской военной миссии генералом Нисселем[548].

Троцкий был весьма дружелюбен. Он согласился всеми силами затягивать переговоры и взять с немцев обещание не перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный[549]. Встреча проходила в дружеской атмосфере. Большевики были готовы включить в Совнарком убежденных противников Германии – левых эсеров. 18 ноября 1917 г. была образована коалиция между большевиками и левыми эсерами. Представители левых эсеров – С.Д. Мстиславский и А.А. Биценко вошли в состав делегации, отъезжающей в Брест.

Сепаратный мир, заключенный с Германией нелегитимным правительством России, в сложившейся ситуации представлял лучший вариант для всех союзников по Антанте. Взамен большевикам было нужно невмешательство Запада во внутренние дела страны. Для начала это означало, что союзники позволят советской власти решить вопрос с мятежником Духониным. И вечером 18 ноября военные миссии стран Антанты оставили Могилев, выехав в Киев. Что касается правых эсеров, то их ЦК ещё 17 ноября решил: «Ставка не должна переходить в руки большевиков, хотя мы сами не берем в свои руки технической стороны этой защиты». В этой ситуации поздним вечером 18 ноября состоялось совещание у Духонина с участием Общеармейского комитета. Решено было эвакуировать штаб в Киев[550].

Однако на другой день генерал изменил своё решение. Это произошло после того как из Петрограда от Марушевского (с ведома Совета Народных Комиссаров) в Могилев приехал генерал Одинцов. После встречи Одинцова с представителем Ставки, поручиком Шнеуром Крыленко было сообщено, что он свободно может приехать в Могилев для вступления в должность главнокомандующего[551].

Духонин, видимо получив гарантии безопасности, остался ожидать Крыленко, чтобы сдать ему дела. Утром 20 ноября из города выехал находившийся в его распоряжении ударный отряд под командованием полковника Янкевского, сформированный на базе ударного батальона 1-й Финляндской дивизии[552]. Вскоре Ставка была занята отрядом Крыленко. Его костяк составляли матросы с комиссаром Семеном Рошалем. Духонина из здания Ставки на автомобиле привезли в штабной вагон к Крыленко. Здесь бывший главковерх передал дела новому. Затем в вагон вошли три матроса. У одного из них в руках был плакат из серой оберточной бумаги с крупной надписью углем: «Смерть врагу народа – Духонину. Военно-революционный суд отряда матросов». Крыленко попытался было вступиться за генерала («Товарищи, оставьте! Генерал Духонин не уйдет от справедливого народного…»). Матрос не слушая его подошел к бывшему главковерху и, тронув за плечо, бросил: «Пойдем». Крыленко осекся и сел, склонив голову к столу и закрыв пальцами глаза и уши. Духонин был убит выстрелом в затылок[553]. Тело генерала бросили в толпу пьяных солдат и матросов, окружавших вагон. Среди убийц Духонина генерал М.К. Дитерихс опознал латыша Яна Свикке, в будущем видного чекиста.

Гибель Духонина, независимо оттого стала ли она результатом революционного самосуда или специальной операции, явилась прямым следствием позиции, занятой генералом по вопросу о выходе России из войны.