Книга О старых людях, о том, что проходит мимо - Луи Куперус

– Ина, – сказал Харольд Деркс. – Не вздумай ничего говорить grand-maman. Мы хотим от нее скрыть. Для нее это будет такой удар, что она не переживет…

– Хорошо, – сказала Ина, – grand-maman мы ничего не скажем. Господин Такма был богат, да ведь? И все наследство наверняка достанется Элли…

– Не знаю, – сказал Стейн. – Наверное…

– И Лот с Элли разом разбогатеют…

– Ина, помни, о чем я тебя попросил, ладно? – сказал ее отец.

Он попрощался со Стейном и сразу же пошел к доктору Рулофсу.

– Он умер сегодня ночью? – спросила Ина.

Стейн рассказал ей все обстоятельства. Сообщил также, что послал телеграммы Лоту и своей жене, тетушке Отилии…

– А почему тетушке Отилии? – спросила Ина.

– Потому что… – Стейн не знал, что сказать. – Будет лучше, если она приедет на похороны.

Ина поняла. Тетушка Отилия – дочь господина Такмы, ей тоже достанется часть наследства.

– Как вы думаете, какое наследство оставил господин Такма? Не знаете? Ах, мне, конечно, нет никакого дела… Чужие деньги… le moindre de mes soucis. Стейн, вы не находите, что рара в последнее время какой-то подавленный? Он стал таким после приезда дяди Даана… Стейн, а вы не знаете, почему дядя Даан вернулся в Голландию?

Ина изнывала от любопытства и никак не могла его удовлетворить. Это чувство жгучего голода не оставляло ее уже несколько недель, но она не знала, к кому обратиться. В последнее время она даже стала хуже спать. Попыталась еще разок поговорить с тетушкой Стефанией, но та отрезала, что ни о чем не желает знать, потому что не хочет слышать о грехе и вещах неподобающих, и даже если речь идет о ее собственной матери, ее это не касается. Все это путь в Ад, подстерегающий человека на каждом шагу. После тетушкиной проповеди Ина поняла, что больше она от нее ничего не добьется, что тетушка не поделится с ней даже смутными воспоминаниями, возможно, мелькнувшими перед ее мысленным взором… Что же случилось, что же случилось, о чем рара знал уже шестьдесят лет, а дядя Даан узнал лишь недавно и тотчас приехал в Голландию…? Ах, к кому же обратиться с этим вопросом?

Нет, Стейн был не в курсе дела и удивился ее вопросу, думая, что Даан, как всегда, приехал по делам, которые вел вместе с Харольдом. И Стейн ушел, чтобы предупредить Стефанию, Антона, Даана и Флор и молодых Ван Велли, чтобы при grand-maman никто ни словом не обмолвился о смерти господина Такмы. И все пообещали ему это, единодушно желая оградить maman от известия о смерти человека, к которому она много лет питала глубокое расположение и который почти каждый день сидел напротив нее в кресле у окна. И Стейн договорился со всеми: все будут говорить, что господин Такма заболел и не выходит из дому… и будут тянуть и тянуть время, хотя скрывать правду будет все труднее и труднее. А потом Стейн пошел к танте Адели, которая сказала ему:

– Стейн, давай немножко приберем бумаги в кабинете у господина Такмы. А то такой беспорядок… все раскидано так же, как он оставил.

– Лучше подождать, пока приедут Лот и Элли, – сказал Стейн. – Просто запрем комнату на ключ. Можно не опечатывать. Я уже поговорил с нотариусом…

Он ушел, и танте Адель осталась одна в большом доме с опущенными шторами. Grand-maman, сидящую у своего окна в доме на Нассаулаан, так близко отсюда, навещают только дети и внуки: она ни о чем не узнает. Похороны будут в понедельник… Элли с Лотом приедут самое раннее в среду. Как им не повезло, бедным детям, что придется прервать итальянскую поездку. Но Элли – официально – единственная близкая родственница, к тому же его наследница…

Танте Адель не была жадной. Господин Такма наверняка завещал ей какую-то часть состояния, в этом она была уверена. Ее огорчало только то, что придется уехать из этого большого дома, где она прожила столько лет, ухаживая за господином Такмой. Она полюбила этот дом, полюбила эту мебель… Или Элли решит не продавать дом? Нет, наверное, продаст: Элли считала дом мрачным, и он был слишком велик для нее, размышляла танте, потому что кроме Элли половину состояния унаследует Отилия Стейн… Об этом, разумеется, будут сплетничать, но не слишком много: для внешнего мира, за исключением семейства Дерксов, господин Такма уже давно перестал существовать, и, кроме доктора Рулофса, все остальные его ровесники давно умерли. Да, из ровесников остались только grand-maman и доктор… Да, ей, Адели, придется покинуть дом: при этой мысли на глаза навернулись слезы. Как здесь все аккуратно, несмотря на то что дом такой старый. Как жалко, что Стейн не захотел прибрать бумаги в кабинете. Он запер двери и отдал ей ключ. В большом аккуратном доме это была единственная комната, где мебель стояла пыльная и царил беспорядок; рядом с кабинетом, в спальне, лежал покойный; вечером его положат в гроб, для этого придут Стейн и доктор Тиленс. Во всем доме, где лежал покойный, было тихо и аккуратно, и только в кабинете беспорядок и пыль… Это раздражало танте Адель. И не дожидаясь вечера, она взяла ключ и вошла в комнату. Здесь ничего не изменилось после того мгновенья, когда они подняли господина Такму с кресла, такого легкого, ах, такого легкого… и отнесли его на кровать и сняли верхнюю одежду…

Танте Адель открыла окна: сразу повеяло холодным зимним воздухом, и она поплотнее завернулась в шерстяную пелерину на плечах. Какое-то время она смущенно стояла с пыльной тряпкой в руке, не зная, с чего начать. У стола был выдвинут ящик, на столе лежали бумаги, рядом стояла корзина для бумаг, бумаги были рассыпаны по полу. Нет, так оставить нельзя, уборка будет не осквернением, а заботой о покойном, лежащем в соседней комнате. Адель сложила бумаги и письма на столе в стопку и убрала в папку. Вытерла со стола пыль, расставила все снова по местам, закрыла выдвинутый ящик, заперла на ключ. Подобрала то, что лежало на ковре, и растрогалась, потому что увидела, что это письмо, разорванное пополам… Господин Такма рвал старые письма, она видела в корзине для бумаг: там на дне лежали мелкие обрывки. А это письмо, видимо, выпало у него из рук в самый последний миг его жизни, когда смерть вплотную приблизилась к нему и прикоснулась к сердцу и голове. У него не хватило сил разорвать его на более мелкие кусочки; две половинки письма выпали у него из пальцев, как и он сам выпал из жизни. Танте Адель очень растрогалась, на глаза навернулись слезы. Она в нерешительности смотрела на них, на эти половинки письма в руке… Разорвать их дальше? Положить их в папку, для Стейна? Лучше разорвать: ведь господин Такма хотел их разорвать… И она разорвала половинки на четвертинки… В этот миг она испытала неодолимое желание бросить взгляд на верхний кусочек… Это было даже не любопытство, потому что она думала, что держит в руке самое невинное письмо – господин Такма хранил столько писем! – одно из нескольких сотен, которые он в конце концов все-таки решил разорвать. Это было даже не любопытство, а импульс, налетевший на нее извне, заставивший ее прочитать первые строки вопреки убеждениям и представлениям о чести. Она не устояла: принялась читать с твердым намерением после первых строк разорвать письмо и бросить обрывки в корзину.