Книга Дайте им умереть - Генри Лайон Олди

— А если ее тово… заспиртовать? — предложил вдруг молчавший до сих пор пьяница.

— Хорошая мысль, — неожиданно согласилась женщина. — В медицинской части есть спирт. Усмар, возьми-ка ногу господина хаким-эмира и отнеси ее в лабораторию. Спирт в сейфе, ключ от сейфа висит на панели за дверью.

Усмар хотел было что-то возразить, но передумал, брезгливо взял отсеченную конечность двумя пальцами за лодыжку и направился в глубь мектеба. Пьяница-козопас как привязанный последовал за ним.

Администраторша прислушалась, как затихают на лестнице их шаги, и повернулась к оставшимся.

— Итак, мы заперты здесь неизвестно насколько, — спокойно констатировала она. — Электричества у нас нет, холодильники, соответственно, не работают…

— Воды тоже нет, — буркнул Равиль.

— Совершенно верно, господин ар-Рави. А если вы будете столько курить, то скоро не будет и кислорода. И без того уже дышать нечем!

Большой Равиль извлек из бороды сигару, втянул, раздувая ноздри, воздух…

— Действительно душновато, — согласился шейх. — Так что ж теперь, и не курить? Тогда я вообще задохнусь!

Огромный клуб дыма, выпущенный Равилем, должен был подтвердить истинность этого утверждения.

Женщина секунду поколебалась и решила не связываться с «горным орлом».

Пока, во всяком случае.

— В общем, нам надо сообща постараться…

В недрах мектеба раздался глухой удар, потом еще один, а вслед за ними — треск и грохот.

Стоявшие на крыльце гулям и телохранитель Равиля (последний — после короткого кивка хозяина), не сговариваясь, ринулись вверх по ступенькам. Но тут оказалось, что дверной проем прочно закупорен объемистым хайль-баши, который, похоже, никуда не торопился.

Как пробка в бутылке старого вина, залитая смолой, — философская пробка, понимающая неизбежность прихода штопора, но отнюдь не стремящаяся ускорить час встречи с ним.

И впрямь, когда необъятный мушериф соизволил посторониться, в дверях возник не кто иной, как старый знакомец: растрепанный надим Исфизар. «Опять все повторяется, — обреченно подумал доктор Кадаль. — Сейчас будут вопли, потом его унесут… и ноги накроют пиджаком». Однако доктор ошибся: губы надима на этот раз были решительно сжаты, а бесцветные глаза смотрели твердо и даже вызывающе.

— Господин Исфизар! Вы же были заперты! — изумилась-возмутилась администраторша.

— Ну и что? — хмыкнул надим, разглядывая собственные руки, словно видел их впервые. — У нас в мектебе разве двери? Так, ерунда…

Администраторша потеряла дар речи и принялась его искать, разевая рот выброшенной на берег рыбой. Безрезультатно.

— Господа, — сухо произнес Исфизар вместо ожидаемой проповеди, — я должен вам кое-что сообщить. Касательно нашего нынешнего положения.

— Вы забываетесь, надим! — прошипела мигом пришедшая в себя женщина, и пальцы ее зловеще скрючились, блеснув алыми ногтями. — Вы давали подписку!

«Коушут, — вспомнил доктор. — Надим звал ее госпожой Коушут».

— Можете забрать мою подписку из сейфа и использовать ее по назначению! — презрительно скривился надим, сверху вниз глядя на собеседницу. Зрелище заслуживало внимания: грозный Исфизар, с высоты крыльца и собственного немалого роста взирающий на кошкой припавшую к земле госпожу Коушут, казалось, готовую вцепиться ему в лицо. Только тут до Кадаля дошло: ведь это же именно он, Кадаль Хануман, сам того не ведая, излечил надима Исфизара! Вчера, во время случайного контакта. Куда подевались и нерешительность, и истеричность, и женственность…

Перед узниками «Звездного часа» был совсем другой Исфизар — подтянутый, решительный, жесткий.

Если б еще ведать, к добру ли это… Эй, тот, кто знает все, отзовись!

— Господа, убедительно прошу вас пройти в зал для совещаний. И найдите остальных. Я хочу, чтобы присутствовали все.

Надим подумал и твердо повторил:

— Да. Именно все. Включая детей.

Глава одиннадцатаяНадим

Небо требует мзды —

с каждой шлюхи-звезды.

Его звали аль-Беруни, как умершего триста лет тому назад создателя «Звездного канона»; и он был карликом.

Тише, господа, прошу вас, — иначе я собьюсь, я еще не привык к себе новому, мне все время хочется чего-нибудь испугаться, как наркоману хочется вогнать в вены очередную порцию голубого кейфа… Тише, господа, дайте начать сначала.

Его звали аль-Беруни, и он был карликом.

Впервые я познакомился с ним в психиатрической лечебнице. Курируя астрологическое общество «Эклиптика» — почтенное полугосударственное собрание ученых мужей, изредка составляющих гороскопы по личному поручению власть имущих, — я был очень удивлен, когда меня пригласили в место, где, по моему представлению, слюнявые олигофрены поливали друг друга чечевичной похлебкой.

Но приглашение, исходящее из соответствующих учреждений и снабженное соответствующими инструкциями, равносильно приказу.

Я подчинился, не догадываясь, что этот визит перевернет всю мою жизнь.

Карлик, сидевший за компьютером в кабинете главврача, мало походил на олигофрена. Особенно если посмотреть ему в глаза. Забегая вперед, скажу: аль-Беруни и впрямь любил чечевичную похлебку, но в его неестественно большую голову никогда не приходило желание вылить ее на собеседника.

По окончании нашей беседы люди, привезшие меня туда, отказались объяснить, почему совершенно здоровый (я имею в виду здоровье душевное) человек проводит дни в приюте для умалишенных.

Настаивать я не стал. Я не умел — настаивать.

С того дня я стал завсегдатаем психушки. Как позже выяснилось — не один я; но в ту пору меня посвящали далеко не во все детали. Нам приносили кофе, реже вино (аль-Беруни практически не пил, лишь изредка позволяя себе глоток-другой красного), и мы разговаривали, спорили, вычерчивая таблицы, до хрипоты отстаивая собственное мнение и нравясь друг другу все меньше.

Он был гением.

Гении никогда не нравятся обычным людям.

Я был обычным.

Почти.

Тише, господа, тише… сейчас мне придется говорить о столь тонких материях, что многие из вас предпочтут забросать меня окурками, вместо того чтобы совершить усилие… тише, господа, — поймите, наша с вами жизнь зависит от этих материй.

Она зависела и раньше, только вы об этом не знали.

Тише, господа.

Известно вам или нет, но слово «зодиак» по-кименски означает «пояс зверей». Предвижу возражения: часть названий зодиакальных созвездий связана скорее с персонажами мифов и легенд, а Весы… ну, Весы, они и в Кимене Весы. Оставим это на совести кименцев и не будем спорить с традицией. Замечу лишь для облегчения вашего дальнейшего понимания: курируемое мной астрологическое общество неспроста называлось «Эклиптика».