Книга Приворотное зелье - Михаил Ульянов

В этом смысле благо, что Вахтанговский театр вырос из студии, что почти все мы вышли из Щукинского училища: став профессионалами, мы оказались в той же среде обитания, дышали тем же воздухом, соблюдали те же традиции, чтили те же авторитеты. Но при всем при том каждый актер уже осознавал свою самоценность, понимал, что он и сам по себе что-то значит, играет какую-то роль, помимо ролей, которые играет на сцене, и театр должен учитывать интересы выросшего мастера.

Умные педагоги растят не безликую смену, а индивидуальности, а потому актерский коллектив – необычайно сложный организм.

Театр жесток. Нельзя сказать: у меня двадцать репетиций и у тебя, значит, мы одинаковы. Нет, не значит. У одного за эти двадцать репетиций рождается роль, у другого – оскомина, непонимание, растерянность. Актеры в равном положении перед зрителями, но как тот или иной воздействует на них, зависит от таланта, мастерства и в не меньшей мере от личных качеств актера. И от того, с кем он играет.

Юлия Борисова

Оглядываясь на прожитые годы, могу утверждать: чем крупнее как актер твой партнер по сцене, тем лучше играешь ты. Тебе, конечно, труднее с ним, но в этой трудности – гарантия твоего роста. А чем слабее партнер, тем «величественнее» ты себя чувствуешь на сцене и небрежнее работаешь: ты же мастер! Появляется самоуспокоенность, ты теряешь высокие ориентиры и постепенно деквалифицируешься.

По сути дела, твой художественный рост, твое совершенствование зависит именно от этого – кто работает рядом с тобой.

Когда я пришел в театр, в нем была одна из лучших актерских трупп. За десятилетия, что я в нем работал, выросли актеры новых поколений, которые не уронили этой славы. Ряды вахтанговцсв в последние годы пополнила талантливая молодежь: Аронова, Рутберг, Гришаева, Дубровская, Есипенко, Тумайкина, Маковецкий, В. Симонов, Суханов, Завьялов… Это тоже индивидуальности, яркие звезды на театральном небосклоне.

Словом, сетовать на недостаточно талантливое окружение в Театре Вахтангова не приходилось раньше, не приходится и сейчас. Но интересен и удобен тебе не тот партнер, который при всей своей талантливости эгоистичен, играет сам по себе, не сообразуя свою игру с игрой других, а тот, кто на сцене, помимо прочего, хороший товарищ.

Вот такой партнершей я считаю Юлию Борисову. Я счастлив, что моя творческая жизнь идет рядом с таким человеком, редким по цельности и сердечности, – и поразительной актрисой.

Ее незаурядное дарование заметил Р. Н. Симонов, когда она была еще студенткой второго курса. Рубен Николаевич тогда хотел поставить «Гамлета» с Юлией Борисовой в роли Офелии. Задуманное по каким-то причинам не сбылось, но сам замысел говорит о многом.

Родилась она как Борисова в спектакле «На золотом дне», по Мамину-Сибиряку, в роли Анисьи, красавицы, насильно выданной замуж за богатого старика и за это озлобившейся на весь мир. Режиссер спектакля А. И. Ремезова назначила на эту роль актрису, делающую только первые шаги в театре, видимо, почувствовав в ней огромные возможности. И Юлия Борисова играла эту роль вдохновенно и раскованно. Она, что называется, купалась в бесконечных метаниях Анисьи от горьких, отчаянных слез до злого издевательского смеха, от опасной игры с взбесившимся старым мужем до жалкой бабьей мольбы о любви, с которой она бросалась к своему возлюбленному. Задыхается Анисья, захлебывается в собственной ненависти, ходит по острию ножа и погибает бессмысленно, страшно, застреленная стариком-мужем.

Вся Москва ходила на ее Анисью. Об этой борисовской работе много говорили и писали. Все сходились в одном: с первой же роли актриса заявила о своем неповторимом даре.

Поистине звездной стала для Юлии Борисовой роль Вали из «Иркутской истории» Арбузова. Это была удивительная работа и по глубине мысли, которую вложила актриса в образ Вальки-дешевки, и по выразительности актерской игры.

Ей удалось показать развивающийся характер, сложную душевную жизнь своей героини, из «дешевки», много раз обиженной, оскорбленной, презираемой всеми, превратившейся в женщину, обретшую свое достоинство, любящую и любимую.

Я играл в этом спектакле Сергея Серегина, рабочего парня, который силой своего чувства к Вале вернул ее в нормальную жизнь.

Героини Борисовой могут быть разными по темпераменту, по своему положению, по характеру, но им всегда присуща внутренняя определенность. Какой бы сложный и трагичный путь, как, например, Настасья Филипповна, ни проходила ее героиня, мы с самого начала, через любые ее поступки видим прекрасное человеческое сердце.

Мы, актеры, спрятаны за ролью. Играя Ричарда, Стеньку Разина, Сергея из «Иркутской истории», Виктора из «Варшавской мелодии», я как бы за ними прячусь. Это правильно. Но правильно и то, что человеческая суть актера, его личные нравственные качества так или иначе проявят себя. Злой человек, даже если он прекрасный актер, играя доброго, эту свою злость до конца спрятать не сможет. Во всех ролях Борисовой сквозит ее человеческая натура – ее доброта, тонкая душа, ум сердца.

В героинях своих она прежде всего ищет хорошее и опирается на это хорошее. Для оправдания и возвеличивания их она не жалеет самых лучших красок. Может быть, такая неукоснительная художническая позиция не всегда так уж необходима. Я попытался однажды по этому поводу высказать ей свое мнение в том духе, что, послушать ее, так Настасья Филипповна девственница. «Да! – заявила она с вызовом. – Именно так!»

Естественно, как всякий адвокат, она не должна сходить со своей позиции, но в данном случае давало себя знать и ее невообразимое упрямство. Но, как известно, человеческое лицо, чтобы быть живым, должно иметь тени…

Редчайший человек и редкостная актриса. Ни на кого не похожая, она – как Аэлита, прилетевшая из космоса. И в то же время очень живая и земная. А этот ее неповторимый голос, как бы окрыленный, его божественная мелодия! В нем тоже секрет сценического обаяния Юлии Борисовой. Ей вольно или невольно подражают другие актрисы, но скопировать ее невозможно, потому что все это идет изнутри, является выражением ее человеческой, женской сути, возвышенной души. Это – только ее, она ни у кого это не переняла. Но звучание ее голоса, ее манера говорить чрезвычайно заразительны, и порой трудно избежать подражания.

Я люблю играть в паре с Юлией Константиновной. И если я в театре что-то сумел сделать, в этом большая доля ее заслуги. Мы сыграли с ней много спектаклей, сцен, где главной темой была вечная жизнь любви и борьба за любовь.

В спектакле «На золотом дне» я играл влюбленного в Анисью приказчика. В «Виринее», где Борисова играла заглавную роль, – Павла. В «Конармии» я – Гулевого, она – Марию. В «Идиоте» у меня была роль Рогожина, в «Иркутской истории» – Сергея Серегина. В «Варшавской мелодии» я играл влюбленного в Гелену Виктора, который, в общем-то, оказался недостоин ее, в «Антонии и Клеопатре» – Антония, солдата, гуляку, буйного человека, но перед пленительной Клеопатрой безоружного, как малый ребенок.

Играть с Юлией Борисовой легко и приятно. Как тонкий инструмент, отзывается она на каждый жест, каждое душевное движение. Бывало, в «Варшавской мелодии» я делал такой опыт: менял интонацию, произносил какую-то реплику, по тексту верно, но чуть-чуть не так. Есть партнеры, которые, как тетерева, – никого, кроме себя, не слышат. А тут – вопрошающий взгляд на меня, мгновенный, для других незаметный: «Что случилось? Помочь?» Она думает о товарище по сцене больше, чем о себе, и я в очередной раз убеждаюсь в этом, устроив безобидный розыгрыш.