Книга Танец бабочки-королек - Сергей Михеенков

– Это личное оружие, – Владимир Максимович потёр пистолет рукавом гимнастёрки. – Мой пропуск туда, через фронт. Документы пришлось уничтожить. Остался только он, мой верный боевой товарищ. Последний ре́зерв.

Воронцов не стал спрашивать Владимира Максимовича о том, кем он был два-три месяца назад и какую должность имел в армии. Знал: то, что только что сказал Владимир Максимович, говорят для того, чтобы легче было подступить к главному. Владимиру Максимовичу конечно же хотелось излить душу. Сколько он держал её взаперти? Два месяца? Три? Не доверяя правды о себе никому.

– Наш полк был разбит в пух и прах. Как это ни прискорбно осознавать, но мы оказались совершенно не способными к эффективному отражению их атак. И дело даже не столько в их мощной моторизации войск и насыщенности вооружением. И миномётов, и танков у нас было не меньше. И орудия, и ПТО стояли на заранее оборудованных позициях. Вы меня слушаете, Курсант? Кстати, как вас зовут? Неловко как-то…

– Так и зовите – Курсант, – сказал Воронцов. – Это ведь не кличка, а моё настоящее воинское звание.

– Какое училище?

– Подольское. Пехотно-пулемётное.

– Умеете обращаться с пулемётом?

– Учили. Правда, воевал с винтовкой.

– Все мы, как теперь выясняется, воевали с винтовкой. Против танков и самолётов, – Владимир Максимович положил свой ТТ на грудь. – Вы заметили, как гибко, тактически многообразно и многопланово они ведут свои атаки? Как легко в случае отсутствия перспективы успеха отходят. Как жёстко и непредсказуемо затем контратакуют. И самое, пожалуй, главное, чему мы пока не можем противопоставить ничего подобного: чёткое взаимодействие подразделений пехоты, артиллерии, танков, авиации. Прекрасная связь. Связь! Вот что у них работает интенсивнее, чем пулемёты! Огонь артиллерии корректируется наблюдателями непосредственно с поля боя, иногда из специальных бронированных машин. Мобильность, подвижность. Всё отработано. У нас же – никакого управления. Танки атакуют сами по себе. Артиллеристы в самый трудный момент молчат или меняют позицию. Миномётчики палят по пустым площадям. В итоге, в бою, у бойца, который всё это безобразие видит из своего окопа, создаётся впечатление, что он остался один, со своей винтовкой и сотней патронов к ней. А если ещё вовремя и горячей каши не подвезли…

Этот странный человек расхваливал тактику и организацию боя врага. Это уязвляло. Но он говорил правду. И, будто угадывая мысли Воронцова, Владимир Максимович продолжил:

– То, о чем я говорю, в определённых обстоятельствах может выглядеть крамолой. Пораженческие настроения. Но, удивительное дело, здесь, сейчас это не имеет никакого значения. Если есть желание и терпение слушать, постарайтесь вылущить из моих слов самое рациональное, что может пригодиться в бою вам как командиру. И всем нам. Я начал войну под Рославлем. На реке Десне недалеко от Варшавского шоссе есть деревня Кукуевка. Вот там второго октября мы и схватились с их танками и пехотой. НП нашего стрелкового полка находился в непосредственной близости от передовой, на окраине Кукуевки. Артподготовка длилась сорок пять минут. А потом пошли танки. По фронту нашего полка наступало до ста сорока танков. Когда мы отбили первую атаку, тут же налетели пикировщики. Они всё время висели над полком, пока танки всё же не проутюжили все три линии наших траншей, на всю глубину. Так вот по поводу взаимодействия: иногда казалось, что командир их наступавшей пехотной роты в случае необходимости вызывал то пару или четвёрку «юнкерсов», то орудийную поддержку, то миномётную. Их артиллерия всегда наступала вместе с пехотой и, что самое поразительное, с танками. Чтобы этому противостоять, всё это надо сперва изучить, понять. Учёба непосредственно на войне стоит очень дорого. Эти уроки мы оплатили. Сможем ли воспользоваться ими? Утром мы собрались в лесу, километрах в полутора восточнее. Сорок шесть человек. Наверняка были и другие группы. Может, даже более крупные, чем наша. Но мы никого не встречали. По пути пристали несколько одиночек из других частей. Бегущие войска… Это уже не солдаты. Я хорошо запомнил лица бойцов нашего полка перед боем. Они шли в бой со светлыми лицами. С желанием победить. На следующий день я не узнал этих лиц. Да и сам, должно быть, выглядел скверно. А как, по-вашему, может выглядеть лицо начальника штаба только что разбитого полка, который потерял всех командиров батальонов, рот и взводов, в том числе и командира полка? Вот в чём штука, Курсант.

– Как фамилия вашего командира полка?

– Полковник Фетисов.

Воронцов сразу же вспомнил лицо майора Алексеева, его напряжённую улыбку и жест, которым он подтягивал перед боем ремешок своей каски.

– Моё воинское звание подполковник. Подполковник Турчин. Так что, когда вы давеча по поводу тыловой службы полка… признаться, я даже вздрогнул. Почти в точку. А оружие мы раздобудем.

– Где? В поле?

– Именно в поле. В поле, в лесу. Там, где осенью шли бои. Там же должны быть и боеприпасы. Кое-что я успел разузнать у местных. Здесь, недалеко, держал оборону сводный батальон. Он был смят танковой атакой. Вооружение у них, как и у всех сводных, наверняка было не бог весть какое, но винтовки-то, я думаю, имелись в достаточном количестве. Вот их-то мы и постараемся отыскать.

– Я об этом уже думал.

– Судя по всему, фронт задвигался. И дела у немцев неважные. То, что Москва ещё держится, – факт. Если бы они взяли Москву, как о том говорят в своих приказах и прокламациях, то вели бы себя иначе. И по деревням не мародёрствовали. Не пустили их в Первопрестольную. Могу ручаться, не пустили! И мёрзнут они сейчас в окопах где-нибудь в районе Подольска. Вот и собирают тёплое барахло, чтобы не замёрзнуть насмерть.

– Я тоже, товарищ подполковник, не верю, что Москва пала.

– Не называйте меня подполковником. Я ведь вам признался не для того, чтобы, так сказать, войти в звание. Это пусть будет между нами. Для всех я здесь не более чем рядовой боец. Пусть пока будет так. И я, как и другие, готов выполнять все ваши приказания.

Боится, подумал Воронцов. Но вдруг понял, что и сам он тоже боится. Что и говорить, положение, в которое они попали, хуже некуда. А о том, как их едва не расстреляли, лучше вообще помалкивать. Так что и у него есть что таить. Не перешли линию фронта, вот и вся история. Никакого капитана не видели, никого в лесу не встречали. Немцы пройти не дали. Вряд ли тот капитан запомнил их. Да и жив ли он после того обстрела и драпа. Попался бы он Воронцову в лесу один…

– Ладно, утро вечера мудренее, – сказал Владимир Максимович. – Завтра решим, где оружие раздобыть и как дальше быть. Как я понимаю, приказ, который был отдан всем подразделениям через листовку, касается и нас.

– Да, Владимир Максимович, и нас тоже. И другого выхода у нас нет, как только приступить к исполнению этого приказа.

– Что ж, вы правы. Будем исполнять. Лично я готов.

Владимир Максимович спрятал ТТ под изголовьем и отвернулся к стене.

Воронцов, прежде чем уснуть, подумал о Пелагее и её детях. Банки из-под тушёнки впредь он приказал ей обжигать в печи, а потом плющить обухом топора на пне и куда-нибудь надёжно прятать. Чтобы никакого следа. Полные она прятала в сене.