Книга Тайный код Кёнигсберга - Андрей Пржездомский

Карл Гёрделер перед гитлеровским трибуналом

Музыкальный уголок

Из книги Мильштейна «Заговор против Гитлера (20 июля 1944 г.)». Москва, 1962 год

«Сколько заговорщиков стали жертвами свирепого террора гестапо, установить сейчас невозможно, известно лишь, что несколько тысяч (по некоторым данным, почти 5 тысяч) человек было казнено и десятки тысяч отправлены в концентрационные лагеря…

На допросе в гестапо Гёрделер, в отличие от многих других участников путча, проявил поразительное малодушие и слабохарактерность. Спасая свою жизнь, он с готовностью отвечал на все вопросы следователя и не только предал многих участников заговора, но и назвал даже тех людей, с которыми был лишь знаком… Но все старания Гёрделера спасти свою жизнь ни к чему не привели…»

В квартире Шварца поселились другие люди, и он никогда больше не бывал в доме на Фридрихштрассе, где прошла вся его предшествующая жизнь.

* * *

С тех пор как у меня появилась фисгармония, прошло уже много лет. Иногда, последнее время это бывает редко, я сажусь перед ней на высокий стул, поднимаю плоскую крышку с резными краями, кладу руки на клавиши. И звучат в моей московской квартире торжественные и печальные мелодии, напоминающие о том, что все сегодняшнее временно и только прошлое вечно. Как музыка могучего короля инструментов – органа, как вечные истины Священного Писания, как псалом тридцать седьмой Псалтыри, переложенный на мелодию старого латинского песнопения:

«Не оставь меня, Господи!»

Para bellum

Копать саперной лопаткой спрессованную кирпичную пыль вперемежку с обломками было очень трудно. Но место, где мы с Володей наметили провести первые «раскопки», показалось настолько привлекательным и перспективным, что мы не чувствовали усталости.

Две высокие каменные стены, сходившиеся под углом, были частью какого-то помещения. Кое-где виднелись остатки старых изразцовых плиток, некогда украшавших, по-видимому, стены этого зала.

Ярко светило солнце. В воздухе стояла приятная свежесть, которая бывает в этих краях только ранней весной. Весело чирикали воробьи. Радостно и свободно было на душе.

Среда, 22 марта 1967 года. Мы с моим школьным другом Володей Черным всего несколько часов назад приехали в Калининград для того, чтобы провести в этом удивительном городе несколько дней. Как известно, школьные каникулы в конце марта продолжаются всего неделю, и за это время мы намеревались успеть многое. Во-первых, осмотреть руины Королевского замка и Кафедрального собора. Во-вторых, побывать где-нибудь за городом, лучше всего в каком-нибудь полуразрушенном имении или форте. Ну и, наконец, отыскать что-нибудь интересное. Если уж не саму Янтарную комнату, то хотя бы какие-нибудь спрятанные ценности Третьего рейха.

Мы с Володей Черным перед поездкой. 1967 год

Руины замка

И вот мы с Володей взобрались на второй этаж зловещих руин бывшего Королевского замка в самом центре города и приступили к осмотру.

Место это показалось интересным потому, что рухнувшие сверху перекрытия и обломки образовали в самом углу большой завал. А там могло, по нашему разумению, что-то быть. Сделав несколько шагов, Володя нагнулся и поднял какой-то предмет.

– Посмотри-ка, немецкая. – И он, протянув мне руку, разжал ладонь. На ней лежала проржавленная винтовочная гильза. Иссеченная бугорками ржавчины, сдавленная в узком месте, она еще хранила надпись на ободке капсюля: «42».

– Давай поищем еще, – предложил я.

Мы прошли вдоль стены и нашли еще несколько гильз и даже один осколок мины с рваными краями и сохранившейся резьбой на вогнутой стороне.

Решение созрело быстро. В моей сумке лежала небольшая саперная лопатка с укороченной ручкой. Взяли мы ее на всякий случай, естественно, обуреваемые страстью найти какой-нибудь клад. Найденные гильзы и осколок, лежащие прямо на поверхности, наводили на мысль, что под обломками у стены может обнаружиться что-то более интересное. Осмотревшись и убедившись, что вокруг никого нет, мы приступили к тому, против чего многократно предупреждали нас родители, запрещая вести какие-либо «раскопки».

Копать было тяжело. Под лопатой скрежетало слежавшееся кирпичное крошево, попадались большие осколки кирпичей и даже целые, которые приходилось выбирать руками. Через несколько минут в руках у Володи лежали штук пять гильз и кусок телефонного провода.

Сделав несколько взмахов лопатой, вгрызающейся в столь неподходящей для нее грунт, мы услышали характерный металлический скрежет: на дне небольшой осыпающейся ямки что-то темнело. Мы переглянулись. Наслышавшиеся рассказов о том, как до сих пор люди гибнут от оставшихся в земле снарядов и мин, мы решили принять все меры предосторожности. Хотя что мы могли всерьез знать об этом!

Осторожно действуя рукой, я провел по ржавой поверхности металлического предмета, расчищая его от кирпичной крошки. Прошло еще несколько томительных минут, и, наконец, я ухватился за торчащий кусок металла, потянул его на себя. К нашему полному изумлению, у меня в руке оказался… пистолет. В нем, ржавом, с забитым землей дулом, мы сразу же узнали известный по многочисленным кинофильмам о войне немецкий «парабеллум», личное оружие офицеров гитлеровской армии.

Из «Советского энциклопедического словаря». Москва, 1989 год

«ПАРАБЕЛЛУМ (от лат. para bellum – готовься к войне), автоматич. 8-зарядный пистолет нем. конструктора Г. Люгера. Калибр 9 мм. Состоял на вооружении герм. армии (образцов 1900, 1903, 1904, 1908 и 1918) до 1945».

Здесь мы нашли «парабеллум» и документы

С опаской, озираясь по сторонам (не видел ли кто?), я быстро запихнул пистолет в спортивную сумку. Надо бы остановиться, но мы, дрожа от предвкушения найти еще что-нибудь, принялись лихорадочно раскапывать яму дальше, выбрасывая из нее кирпичи. Спустя несколько минут наши находки дополнились магазином с патронами, несколькими гильзами и каким-то непонятным предметом в форме небольшой плитки из дерева. Я расчистил его, несколько раз стукнул им по кирпичу, сбивая с него налет грязи, помял в руках и ощутил его мягкую, слегка гнущуюся поверхность. Вдруг плитка развалилась, распавшись на две равные части, как два плотных листа картона, слежавшиеся друг с другом, и мы поняли, что перед нами полуистлевший кожаный бумажник.