Книга Кто кого предал - Галина Сапожникова

Мы понимали, что в любом случае будем в проигрыше и обратились к населению через телевидение, рассказав о том, что — готовится провокация. Обзвонили московские и ленинградские редакции. Журналистов к нам, правда, прислали немного. Но когда начался митинг, несколько человек — корреспонденты и омоновцы с видеокамерами — сидели на крыше.

Самым драматичным был второй день пикета. В 17.00 нам сообщили, что из здания Департамента охраны края выехали два экипажа, загрузив ящик с оружием. В 17.30 — что из проезжающих мимо автомобилей неизвестными обстрелян штаб дивизии Внутренних войск. В 17.55 у нас неожиданно заглушили радиосвязь. Было понятно, что они готовятся… И точно: ровно в 18.00 базу со всех сторон стали окружать молодые люди, но не митингующие, — митинговали в основном агрессивные старушки. Потом раздалась очередь над головами тех, кто находился на крыше, но никто не пострадал. То ли не хотели попадать, то ли — промахнулись. — Командир отряда дал команду всем постам срочно скрыться в здании базы.

Я выбежал к митингующим: «Уходите, ради Бога! Нас только что обстреляли из леса, сейчас начнут стрелять по вам, чтобы повторить события 13 января!»

«Это вы сами себя обстреляли!» — завопили старушки.

В Вильнюсе меняют государственный герб. Фото из архива Г. Сапожниковой.

Низвергают памятники советским героям. Фото из архива Г. Сапожниковой.

Рядом стоял замначальника ГАИ, уже в новой форме литовской полиции. «Пожалуйста, объясните вы им — может, они вас послушают!» — попросил я его. И действительно — после его слов половина митингующих разошлась, а остальные притихли. Стрелять из леса больше никто не решился. На третий день все сошло на нет.

…А что касается Мядининкая, то тут версий много было, у меня целый архивчик накопился за все эти годы. В литовской прокуратуре навербовали полно народу из тех, кто остался жить в Литве, в том числе и среди бывших омоновцев, — их прижать было совсем не трудно, особенно среди тех, кто имел вид на жительство: его же надо каждый год продлевать, а кто тебе его продлит, если ты откажешься сотрудничать? Наверняка многим из них в той или иной степени пришлось идти на компромисс, чтобы от них отстали… Поэтому нет ничего удивительного в том, что спустя столько лет стали появляться новые свидетели той истории. Их вытаскивают на свет божий ровно в те периоды, когда прокуратуре нужно перед обществом оправдываться. Бывшего рижского омоновца Константина Никулина-Михайлова посадили в тюрьму без каких-либо доказательств. В Литве сейчас идет целая кампания в его защиту. Нам в свое время тоже присылали пожертвования, думали, что мы не получаем зарплату. Бабульки собирали по трояку, баночки передавали. Люди в Литве были уверены, что ОМОН — это эдакие робин гуды. Меня поразило, что из одной абсолютно пролитовской деревни в Каунасском районе прислали 400 с лишним рублей, что по тем временам было немало, к письму был подколот даже список фамилий. А Никулину помогает сейчас бывшая диссидентка Нийоле Садунайте, которая в советские годы руководила изданием хроники католической жизни в Литве. КГБ с ног сбился ее искать, чтобы прихлопнуть это издание. И теперь вдруг оказывается, что Садунайте принадлежит к какому-то монашескому ордену, получает очень скромную пенсию и с этих денег покупает и отправляет посылки в тюрьму…

«Мы были готовы умереть за страну»

— Каким вам запомнился августовский путч?

— За несколько дней до событий приезжает к нам Чеслав Высоцкис, он был председателем райисполкома Шальчининкского района, и советуется. Дело в том, что они провели первый этап съезда депутатов всех уровней и договорились, что через месяц будут проводить второй этап, — о том, чтобы отделиться от Литовской Республики на манер Приднестровья. Он просил нас быть основой будущей армии. Для начала мы должны были осуществить защиту и охрану этого съезда, на котором они хотели принять конституцию. Мы приняли это дело если не с энтузиазмом, то с интересом. Он был у нас 15 августа и сказал, что съезд будет проводить через неделю. А 19-го произошел путч.

Первая реакция: ура, слава Богу! После обеда появляются люди из Алитусского пехотно-десантного полка: поставлена задача занять Верховный Совет. Они попытались провести рекогносцировку и столкнулись со сложностями — улицы перегорожены мощными блокпостами из бетонных блоков. Более того, заминирована набережная реки Вилии, все газоны и подступы к зданию Верховного Совета. И они попросили нас как местных жителей, хорошо знающих эти места, разведать лазейки. Мы поехали туда, нашли вариант, как пробиться через главную баррикаду. Вместо этого поступает команда от министра внутренних дел занять республиканский узел связи, а потом передать под охрану армии. Здание мы заняли, во второй половине дня туда прибыл разведбатальон из «Северного городка». А потом оказалось, что ни узел связи, ни сами разведчики никому не нужны, и им пришлось оттуда уехать. Все, кончился путч.

— Когда вы поняли, что с Литвой вам придется проститься?

— Когда стали выводить армию. 19 сентября пришел приказ о присвоении мне воинского звания майор. У меня как у начальника оперативного отделения отряда было много доверенных лиц, агентуры с того момента, когда я еще работал в ОМОНе, и все эти люди тоже остались бесхозными, но все равно со мной поддерживали связь и давали мне ценную информацию. В этот момент прежде всего интересовала возможность обезопасить бойцов вильнюсского ОМОНа. Таким образом, мне удалось два раза предупредить Володю Разводова о том, что в Москву отправили 70 литовских оперативников с его фотографиями. Несмотря на то, что телефон прослушивался, кое-что делать все-таки удавалось. Все это привело к тому, что в мае 1992 года со мной попросту решили расправиться. Сначала вызвали на допрос в полицию с вопросом — есть ли у меня табельное оружие и ношу ли я его с собой? Поскольку поняли, что я вооружен, решили со мной не связываться и пойти другим путем. Мой брат Андрей выдавал замуж свою приемную дочку, и ее жених где-то проболтался, что на свадьбе у него будет такой «свадебный генерал», как я. И «там, где надо», быстро приняли решение.

Полиция в то время была продажной и, видимо, попросту договорилась с бандитами. Во время свадьбы вдруг пронесся слух, что куда-то пропал жених. Выходим на улицу — там стоит человек 8 бугаев, и все уставились на меня… Били, топтали, я только слышал, как хрустела грудная клетка. Последняя мысль была: за что бьют так жестоко, ведь убьют же?! Я еще не понял, что был «объектом», я думал, это просто хулиганы.

— И после этого сделали правильный вывод, что лучше в Литве не оставаться?

— Нет, какие там «правильные выводы», что вы! Уже через два месяца я был на ногах и вышел на работу, уже в разгаре была кампания по выводу дивизии из Литвы. Потом очутился в Ленинграде, потом в Абхазии. Перед этим еще и в Приднестровье побывал. Не зря нас взяли на учет в КГБ пожизненно, в смысле оперативного наблюдения. Если трезво взглянуть, мы были мятежники, правда, легальные. Во всех нас было чувство нереализованности. Мы все готовы были умереть за страну! А тут получилось так, что никому не нужны. Поэтому людей, которые в 2014-м ехали воевать в Донбасс, я понимаю прекрасно…