Книга Босфорский поход Сталина - Сергей Захаревич

— А что? Лошадь да тачанка еще себя покажут…»

…Если моряку Валентину Пикулю еще было простительно поливать помоями кавалерию в художественном произведении, то повторение подобных фраз в научных и даже научно-популярных работах было совсем уж удивительно» [33, с. 133–134].

Вынуждены констатировать слабую «осведомленность» А. Исаева. Он полагает, что приведенный выше фрагмент — плод фантазии писателя Валентина Пикуля. А не угодно ли познакомиться с невыдуманным (не художественным) диалогом?

«Климент Ефремович очень подробно интересовался техникой форсирования реки танками своим ходом при глубине, превышающей высоту танка БТ-5. После детального доклада командира механизированного полка нарком обратился к знакомым по Конной армии командирам и комиссарам частей.

— Как изменилась наша конница! — сказал он. — В гражданскую мы с Буденным на всю Конную армию имели несколько примитивных броневиков, а теперь в каждой кавалерийской дивизии — целый полк замечательных танков, способных своим ходом преодолевать сложные речные преграды. Ну, что ты, старый дружище, думаешь насчет танков, — обратился нарком к Федору Яковлевичу Костенко, — не подведут они нас? Может быть, конь вернее, а?

— Нет, Климент Ефремович, — ответил Ф.Я. Костенко. — Коня, шашку и пику мы пока не забываем (дело происходит на знаменитых маневрах БВО в 1936-м, за 3 года до начала мировой войны. — С.З.) — думается, рано еще хоронить конницу, она еще послужит Родине, но танкам мы уделяем серьезное внимание, это новый подвижной род войск» [27, с. 144–145].

«В годы социалистического строительства советская кавалерия получила на вооружение новую боевую технику. Кавалерия предназначалась как подвижный род войскдля массированных действий в качестве средства фронтового командования. Однако опыт военных действий начала 2-й мировой войны 1939—45, применение крупных сил танков, авиации, привели к изменению взглядов на боевое использование кавалерии и вызвали сокращение ее численности. Количество кавалерийских дивизий было сокращено с 32 в 1939 до 13 в 1941 (в том числе 4 горно-кавалерийские дивизии» [10].

«На наших обширных театрах конница найдет широкое применение при решении важнейших задач развития успеха и преследования противника, после того как фронт прорван» [33, с. 135].

Ведь это один из постулатов теории «Глубокого прорыва», для этого, собственно, и создавался весь этот «кавалерийский рай»! До середины 1930-х конница в РККА вообще являлась единственным ударным родом войск, танки предназначались лишь для поддержки наступающих частей. Составляя в 1927 году первый военный пятилетний план начальник Генштаба Тухачевский первоначально вообще не включил в планы промышленного выпуска ни одного танка (в ту пору в Союзе наступательные возможности боевых машин все еще подвергались сомнению). Ошибка была исправлена в 1928-м, в план тогда включили 1075 танков. Исаев осмеивает реальную доктрину РККА, а нет бы привести в пример ПУ-36.

Автор «Антисуворова» напирает на то, что советской кавалерии изначально предстояло вести исключительно пеший бой, а на лошадях совершать только марши. Так пришлось воевать кавалеристам в Отечественную войну. Но так ли готовилась она воевать до войны?

«Через час все поле «сражения» сплошь было затянуто дымом и пылью, кавалерийские полки 7-й дивизии, развернувшиеся в боевые порядки, с громкими криками «ура» мчались на врага» [27, с. 89].

Это маневры 1923 года. А это уже 1931 год:

«Таким образом, конница Красной Армии получила на свое вооружение такие технические и огневые средства, которые значительно изменяли характер ее организации и способы ведения боя. Теперь она могла своими огневыми средствами, ударом танков прокладывать дорогу вперед с целью разгрома противостоящего противника» [27, с. 127].

А вот маневры БВО 1936 года:

«Обычно конница на парадах шла рысью, но на этот раз мы уговорили командующего разрешить пройти манежным галопом. Но как-то так получилось, что манежный галоп при подходе к трибуне наркома перерос в полевой галоп, а когда подошла колонна пулеметных тачанок (их-то каким образом собирались использовать в «пешем бою»? — С.З.), то их аллюр усилился до карьера… Тачанки летели, как стрелы, выпушенные из лука» [27, с. 146].

Еще раз подчеркнем — не имело ни малейшего смысла создавать кавалерийские соединения для пешего боя.

Вот сравнительная характеристика советской кавалерийской дивизии образца 1941 года и стрелковой дивизии того же периода. Неполноценность первой в общевойсковом бою очевидна.

По штату 1941 года советская кавдивизия имела 4 кавполка, конноартиллерийский дивизион из 8 76-мм пушек и такого же количества 122-мм гаубиц; танковый полк в 64 БТ-7; зенитный дивизион из 8 76-мм зенитных пушек; эскадрона связи, саперного эскадрона и других частей. Общая штатная численность — 8968 человек и 7625 лошадей.

Против 16 полевых и 8 зенитных орудий стрелковая дивизия РККА того же 1941 года имела 78 полевых, 54 противотанковых и 12 зенитных пушек, а кроме того, 66 минометов калибра 82—120 мм. Штатная численность стрелковой дивизии — 14,5 тысяч человек.

Основная проблема заключалась в том, что кавалерийские дивизии самостоятельно не были в состоянии вести ни серьезного современного оборонительного, ни такого же наступательного боя.

«Но едва ли такая кавалерийская завеса могла долго противостоять превосходящим силам противника. Ведь он обладал значительной огневой мощью. Напомним, что немецкая пехотная дивизия имела 72 орудия, а наша кавалерийская дивизия могла противопоставить им лишь 8— 12 орудий… Большей же частью кавалерийская дивизия, открывая дальний артиллерийский огонь, при приближении пехоты противника отходила назад» [78, с. 336–337].

Здесь Шапошников характеризует действия русской кавалерии на левом берегу Вислы осенью 1914 года, направленные на прикрытие развертывания русских войск на первом этапе мировой войны. При чем тут кавалерия 1930-х, спросит читатель? А при том, что советская кавдивизия располагала практически таким же артиллерийским парком, что и кавдивизия российской императорской армии. 16 стволов, из которых 8 гаубичных — это почти ничто для соединения дивизионного ранга, тем более ударного рода войск.

Итак, подытожим. Кавалерийские дивизии в два предвоенных десятилетия в СССР создавались не для обороны и не для прорыва, но для его развития. Несмотря на то что к середине 1930-х прогресс в танкостроении был более чем очевиден (ни один конь не был в состоянии угнаться за БТ), кому-то из высшего командования, очевидно, жалко было до конца расставаться с «парнокопытной техникой». И переформировать неполноценные, в боевом отношении, соединения в стрелковые или бронетанковые, как это сделали немцы в 1935 году. Родилась идея совмещения вола (танка) и трепетной лани (племенного буденновского жеребца) в составе конно-механизированных групп.

«…Процесс расформирования кавалерийских корпусов и сокращения конницы в целом шел не останавливаясь» [33, с. 137].

Если бы конницу начали сокращать хотя бы в первой половине 1930-х, то к началу Второй мировой в СССР от нее практически ничего не осталось бы. Процесс сокращения кавалерийских частей начался в СССР лишь в 1939 году не только в результате развития бронетанковой техники (подобный прогресс наметился еще в начале 1930-х, кто мешал начать сокращение конницы уже тогда?), но в первую очередь по причине отрицательного опыта военных конфликтов конца 1930-х, в которых участвовал СССР, начиная с Испании и первых сражений Второй мировой войны. Нив одном из этих столкновений кавалерии практически не нашлось места, независимо от климата или рельефа местности.