Книга Слепой против Бен Ладена - Андрей Воронин

Закир Рашид, разумеется, даже не подумал испугаться, но Глеб уже спешил ему на помощь. Мысленно он благодарил французов: они не могли бы оказать ему лучшей услуги, даже если бы он им за это заплатил.

Хозяин бара уже огибал стойку, крича что-то о полиции и иностранных хулиганах, мешающих людям спокойно отдыхать. В руке у него Глеб заметил бейсбольную биту; похоже было на то, что бармен не относится к числу горячих приверженцев единой Европы и готов в любой момент доказать это на деле.

Рашид попытался отцепить от своей куртки руки долговязого шутника, но это привело лишь к тому, что его схватили еще двое. Франкоязычная брань висела в воздухе; атмосфера сгущалась, но, по мнению Глеба, процесс шел недостаточно быстро. Чтобы кто-нибудь, боже сохрани, не передумал драться, он без предисловий нанес долговязому шутнику несильный, но очень чувствительный удар по почкам. Шутник охнул и красиво прогнулся, прямо как артист балета, выпустив наконец лацканы Рашидовой куртки. В это время кто-то схватил Глеба сзади за шею, слабо сдавил и несколько раз тряхнул, как грушу. Было решительно непонятно, чего нападавший пытался достигнуть своей странной атакой: это была попытка задушить противника или он рассчитывал таким манером стряхнуть голову журналиста Сивера с плеч. Глебу было ясно только одно: он сам чересчур расслабился, коль скоро позволил неприятелю, пусть даже такому наивному, подойти к себе с тыла. Столь грубое напоминание о необходимости сохранять бдительность вызвало немедленную реакцию: Глеб резко двинул локтем назад. "О, мерд!" – сдавленно сказали сзади, а мгновением позже послышался глухой шум падения.

Рашид между тем тоже не терял времени даром. Вообще-то, он производил впечатление законопослушного иммигранта, старающегося вести себя как можно тише, чтобы его, чего доброго, не выставили из страны. Однако теперь, когда процесс, что называется, уже пошел, мистер Рашид, похоже, дал себе волю и вовсю демонстрировал навыки, полученные в золотые дни юности в бедном мусульманском квартале. При его росте и весе зрелище получалось впечатляющее, и Глеб между делом подумал, что, если так пойдет и дальше, спасать придется не Рашида, а его обидчиков.

Эта светлая мысль осенила не его одного. Горячие французские головы оказались все-таки не настолько горячи, чтобы не заметить, что шутка зашла слишком далеко, а продолжение экскурсии по Лондону в том же духе кончится для них скверно. Они сообразили это довольно быстро – так быстро, что бармен так и не успел воспользоваться своей бейсбольной битой. По времени этот мыслительный процесс занял секунд двадцать, от силы тридцать. По истечении указанного срока самый сообразительный из соотечественников Вольтера на получетвереньках, помогая себе руками, как шимпанзе, устремился к выходу и пулей вылетел за дверь. Мелькнувший в дверном проеме тусклый дневной свет указал остальным путь к спасению, и бар начал пустеть со скоростью приведенного в действие смывного бачка в туалете.

Последним, держась за ушибленный бок, помещение покинул тот самый деятель, что так неудачно пытался оторвать Глебу голову. Годков ему было что-то около двадцати, круглая его физиономия еще сохраняла юношеский румянец и пухлость щек; мешковатые джинсы, куртка кричащей расцветки и такой же яркий, прямо как у российского первоклашки, рюкзак дополняли картину, и Глебу стало неловко, что он от неожиданности так сильно приложил этого беднягу. Еще он подумал, что высокий уровень жизни, увы, способствует развитию и широкому распространению инфантилизма: детишки вступают в половую жизнь все раньше, а взрослеют при этом все позже. При таких условиях любой ловкий негодяй может вертеть ими как вздумается, надо только не забывать время от времени гладить их по головке и угощать конфетами...

Объект этих невеселых размышлений был остановлен в дверях разгневанным барменом, который, держа под мышкой биту и недвусмысленно поигрывая трубкой радиотелефона, стребовал с него деньги за заказанное компанией пиво и за ею же учиненный разгром. Денег у бедняги оказалось мало; бармен, чувствуя слабину, упомянул о полиции. Продолжая испытывать неловкость и не имея ни малейшего желания провести остаток дня в участке, давая свидетельские показания, Глеб успокоил хозяина и извинился за некрасивое поведение своих юных "соотечественников", сопроводив извинения характерным хрустом, какой способны издавать только недавно отпечатанные деньги. Купюра была достаточно крупной, чтобы покрыть не только материальные, но и моральные издержки владельца бара; молодой француз был отпущен, а инцидент благополучно замят.

Немногочисленные посетители, осознав, что представление окончено, спокойно вернулись к своим напиткам и застольным разговорам. Разговоры эти по вполне понятным причинам приняли теперь новое направление. Народ здесь собрался, судя по всему, простой и бесхитростный, мнений своих никто не скрывал и о приличиях не беспокоился. Разговоры касались в равной мере как проклятых мусульман, от которых не только на материке, но уже и в Британии не стало житья, так и чертовых французишек, которые абсолютно неспособны достойно себя вести в приличном обществе.

Глеб обменялся с Рашидом многозначительным взглядом. Затем оба посмотрели на бармена. Тот уже вернулся за стойку и вытирал с нее пролитое пиво с таким видом, будто на земле никогда не существовало более важных дел. На иностранцев он явно старался не смотреть и речей своих завсегдатаев не прерывал. Все было ясно. Глеб еще раз переглянулся с Рашидом, громко пожелал всем присутствующим хорошего пищеварения, немного подождал и, не дождавшись ответа, в компании турка покинул заведение.

– Проклятая дыра, – сообщил, оказавшись на улице, Рашид. – И куда катится этот мир? А вы решительный парень, мистер журналист. Где это вы так навострились драться?

– В Иностранном легионе, – рассеянно солгал Глеб.

– Правда? – немного преувеличенно изумился турок.

– Ну, разумеется, – непринужденно ответил журналист Сивер. – Где же еще?

Откуда-то налетел резкий порыв ледяного ветра. Теплолюбивый Рашид поежился и поднял воротник своей яркой спортивной куртки.

– Проклятая дыра, – повторил он то, с чем Глеб внутренне был полностью согласен. – Я знаю здесь неподалеку хороший винный магазин. Там заправляет один мой земляк. Не знаю, как вы, мистер, а я испытываю потребность выпить по-настоящему. Не хотите ли составить компанию?

– Можно подумать, я вас не за этим сюда позвал! – воскликнул журналист Сивер.

Достигнув, таким образом, полного взаимопонимания, они рука об руку двинулись навстречу пронзительному зимнему ветру – туда, где, если верить Рашиду, располагался винный магазин. Ветер свистел среди мусорных баков и заборов из проволочной сетки; по сухому асфальту с темными пятнами замерзших луж, громко шурша, ползли обрывки бумаги и клочья полиэтиленовых пакетов. За этим привычным шумовым фоном городских задворков ни Глеб, ни Рашид не услышали характерного звука, с которым в салоне припаркованного неподалеку от покинутого ими бара "Воксхолла" несколько раз подряд сработал затвор цифровой фотокамеры.

* * *

Генерал ФСБ Потапчук сидел на заднем сиденье своего служебного автомобиля и из последних сил боролся со сном. Глаза у него горели, как будто в каждый из них кто-то сыпанул по горсти песка, челюстные мышцы ныли от напряжения, необходимого, чтобы сдержать зевоту, и в то же время Федор Филиппович понимал, что, улегшись в постель, ни за что не уснет: слишком уж велико было нервное напряжение, да и старая солдатская привычка – засыпать там и тогда, где и когда удалось приклонить голову, – уже давно уступила место другим – не солдатским, увы, а генеральским. Одной из них была привычка спать по ночам, а днем работать, и, поскольку часы на руке у Федора Филипповича показывали только начало четвертого пополудни, о том, чтобы вздремнуть, нечего было и думать.