Книга Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Сингапур был отводком британского предпринимательского духа и капитала, возникшим из переговоров и договоров, выросшим в мирном соседстве, сотрудничестве разных народов к их взаимной выгоде. Неохраняемая сокровищница, которая представляла собой заманчивую цель для внезапного нападения, теперь это увидели, и будь это всего лишь один русский военный корабль, он без усилий разрушит город со стороны моря и сможет нанести чувствительный удар по Великобритании как торговой империи и как нации.

Большие, смелые планы по укреплению города ковались в Калькутте, отметались, изменялись и составлялись заново. В то время как граждане города лишний раз по собственной инициативе работали, создавая стрелковую часть, вышедшую из дружин времен беспорядков среди китайцев города: добровольцы, которые со своим оружием объединились в полк на случай обороны, среди них был и Пол Бигелоу.

Война в Крыму как раз подошла к концу, когда в Индии сначала сипаи в армии, затем люди в деревнях и городах восстали против британского колониального господства. Кровавый бунт, который затронул за живое не только Индию, но и Сингапур. Глубокие морщины тревоги пролегали по лицу Гордона Финдли, когда он следил за событиями и ждал известий, хотя восстание в основном ограничивалось севером и центром субконтинента и все выглядело так, что оно никогда не доберется до французского анклава Пондишери.

Никто не знал, что означало это восстание для Сингапура, который в том году удвоил торговый объем по сравнению с пятнадцатью предыдущими годами. Никто не знал, как поведут себя сипаи сингапурского гарнизона, три тысячи арестантов, несколько тысяч индийцев города, против которых не насчитывалось и четырех сотен европейцев. В год, который начался забастовками и протестами против вновь сформированного и сугубо европейского муниципального правления, взявшего в свои руки управление городом, принимавшего решения о налогах и пошлинах и проводившего их, о содержании дорог, устранении отходов, строительстве и проектировании домов и с неукоснительной жесткостью вводившего новый полицейский регламент.

Во время, когда богатые становились все богаче, а бедные все беднее. В Сингапуре метались туда и сюда между прежней позицией невмешательства и необходимостью известного порядка и безопасности, между желанием поддержки из Калькутты и независимости от правительства в Бенгалии.

Долгое время Сингапур был хоть и деятельным, но все же сонливым островом на краю мира. Теперь почти внезапно, с вечера на утро, на его берега нахлынули беспокойные волны мирового моря, и вдоль нитей торговой сети, которая надежно хранила Сингапур и позволяла ему бурно развиваться, пошли разрывы. По земле, по которой они все ходили, потянулись тонко разветвленные трещины, как сеточка в глазури китайской фарфоровой чаши.

Закралось доселе неведомое чувство угрозы и у Георгины после ее встречи с Рахарио, который показался ей ночным кошмаром.

Зимородок сегодня утром внезапно оживил тот злой сон, который месяцами вытеснялся прочь. Вспышка оранжевого и кобальтово-синего оперения между деревьев, проблеск надежды и вместе с тем зловещее предзнаменование; она не могла припомнить, чтобы хоть раз видела зимородка здесь, в Л’Эспуаре.

– Нет, – прошептала она в ответ на слова Ах Тонга.

– Я ведь умею слушать, как ты знаешь. И я молчалив.

Георгина повернулась на покрывале, чтобы сидеть лицом к нему, но избегала взглядов, которые Ах Тонг бросал на нее сквозь цветущие ветки.

– Мне кажется, что я давно похоронила свое сердце. В точности как туан тогда.

Ах Тонг продолжал срезать ненужные ветки жасмина.

– Извини, но я возражу, мисс Георгина. Ты не похоронила свое сердце. Достаточно лишь взглянуть на тебя, когда ты с сыновьями. Когда туан Бигелоу приходит домой. Тогда сразу видно, что твое сердце по-прежнему сильно бьется у тебя в груди.

Его кожистое лицо, с каждым годом все более морщинистое, сжималось, когда он с усилием срезал очередную ветку и бросал на землю.

– Но я тебе верю, что по твоему ощущению так оно и есть, будто ты его похоронила. Бывают такие времена. Такое время было однажды и для нашей мэм.

Георгина внимательно на него посмотрела, и на его лице блеснула ухмылка.

– Рассказывал ли я тебе, что сюда в дом меня взяли, чтобы проредить и укротить заросли возле моря? Да, так и было.

Ах Тонг опустил садовые ножницы. Держась за ветку, он оперся о нее лбом. Помедлил, будто взвешивая, продолжать ли рассказ.

– Я тогда не был уверен, ведь прежде мне не приходилось иметь дело с такими господами, как туан и мэм. Но у меня было такое чувство, что между ними не все ладно. Они радовались своей маленькой девочке, но сами не казались счастливыми. Прежде всего мэм. – Его кустистые брови болезненно сползлись. – И была даже очень несчастна. Это она захотела вырубить чащу. Притом что туан оставил ее стоять специально ради нее, когда строил дом. Чтобы у нее было что-то напоминающее ей о родине. С павильоном у моря, где она могла бы наслаждаться морским воздухом. Но в то же утро, как я приставил было пилу, она прибежала. Она передумала. Она пожелала оставить здесь все как есть.

Ах Тонг смеялся, его кадык дергался.

– Я был сокрушен, уверенный, что меня прогонят без оплаты. Назад на причал, таскать ящики, как все кули. Но мне разрешили остаться. – Он поднял голову и покивал своим мыслям. – Я думаю, в каждом браке бывают засухи. Бывают бури. Только не надо терять надежду. Переставать верить. Вскоре после того между туаном и мэм установилась гармония. Они были так счастливы друг с другом, как только могут быть счастливы супруги. До самого конца.

Ах Тонг снова приставил ножницы к ветке.

Георгина теребила нитку саронга, осторожно пробуя языком слова, которые так долго носила в себе.

– Ты… знаешь, отчего… она умерла?

Ах Тонг замер.

– Тебе никто не рассказал? – Он вздохнул и выщипнул несколько желтых листьев из кроны. – Да ты ведь была очень маленькая. А потом, наверное, никто уже не подумал тебе рассказать.

Он ожесточенно дергал ветку, которая еще не высохла, но была уже отмершей, потом прибег к помощи ножниц.

– Она хотела еще ребенка. А врачи говорили, для нее это слишком опасно. Да и повитуха предостерегала ее. Но она так хотела, туан тоже был полон надежды. А она теряла одну беременность за другой. Пока ее тело не лишилось последних сил. – Он печально смотрел перед собой. – Последний выкидыш стоил ей жизни. Это был бы мальчик. Семпака рассказала мне.

Он полуотвернулся и украдкой отер рукавом глаза и щеки, прежде чем решительно приступить к другой ветке.

– Наша мэм была с сердцем тигра, другой такой не было. И ты, мисс Георгина, пошла в нее.

Георгина смотрела перед собой; в детстве она очень тосковала по брату или сестре. Она могла быть благодарна судьбе, что родила на свет двоих здоровых сыновей, одного худого и жилистого, другого крепенького, должна радоваться, что оба мальчика росли не только с отцом и матерью, но и друг с другом. Особенно теперь, после того, как Оксли уехали из Сингапура и Дункану с Дэвидом пришлось прощаться с Томасом, Эдвардом, Гертрудой и Евой, с которыми они играли вместе иногда здесь, в саду, иногда у Оксли на Киллинэе.